водрузили семя со своим кодом внутрь Всесветного древа. Корни стали высыхать, искорёженно выгибаться и обесцвечиваться; на поверхности некогда могущественное, сияющее, необъятно гигантское дерево, сбрасывало засохшие плоды с ветвей; не дозревшие души покатились по земле мёртвыми камнями. Словно растрескивающаяся краска, серость ползла по стволу вверх, расползаясь по ветвям и пробираясь к макушке, переписывая коды былой жизни на новые. Той жизни, что предпочитает причинение страданий – созиданию любви, порабощение – освобождению, серость и мрак – цветному и ясному, боль и разлуку – добру и единению.
Оставшееся свечение сбегалось к макушке, словно спасаясь от напирающего огня и стараясь зацепиться за отдельные островки коры. Вылетевшие на поверхность бурготы, закружились возле Древа в ликующем танце – долгожданное обращение планеты началось. Они устремили свои зловеще горящие в глазницах масок огни на макушку Древа. Как раз сейчас последние останки свечения покорно ждали, бежать было некуда. Серость уже доползла и нахлынула последней волной. Всесветное древо было полностью изменено. В ехидной агонии бурготы затряслись, издавая скрежеты и хрипы. Одни разуплотнялись и уплотнялись, становясь то бледно-серыми, то густо-чёрными. Другие кружились по спирали вокруг ствола. На ветвях, где раньше зрели души, начали расти капли, заполняемые серой жижей.
Но вдруг что-то внутри Древа затряслось. Все бурготы замерли и стали подозрительно наблюдать. Через тонкие прорехи в коре ствола пробивались еле заметные лучики радужного света. В рядах бурготов начались волнительные поползновения. Свечение сверкнуло где-то в районе середины ствола и неожиданно рвануло вверх. Бурготы ахнули. Сгусток разноцветного свечения молнией выстрелил из макушки и скрылся за облаками. Бурготы подумали, что так, наверное, выглядит смерть этой древесины и продолжили ликовать. Впереди их ожидало лакомое пиршество – целый мир, насыщенный тёплыми тельцами, к которым они уже совсем скоро полетят.
Глава IV
Акио с Фидэном преодолели тоннель и снова оказались на том заброшенном футбольном поле. Выйдя из трухлявой двери в пригорке, Акио плюхнулся на траву, тяжело дыша. Через минуту выполз Фидэн. Дверь с пригорком исчезла. Уже светало. Небо зашорено лёгкой пеленой бледных облаков, видны просветы оранжевого неба, на траве ощущается роса, а в воздухе повис бездвижный туман. В свете утра отчётливо видны руины заброшенного района.
– Постараюсь вызвать техпомощь, – сказал Фидэн, приподняв голову к небу.
Посеревшая часть тела Акио отнимала силы и притупляла чувства.
– Будто цвета померкли, – еле дребезжащей гортанью проскрипел он, – трава почему-то не такая зелёная как раньше и небо должно быть оранжевое, но не пойму такое ли оно.
– Полагаю это следствие долгого нахождения в темноте, сударь, – предположил Фидэн и повернул голову к нему, – техпомощь не реагирует, в эфире какие-то помехи. Какие будут распоряжения?
Акио попробовал сглотнуть слюну, но во рту безнадёжно пересохло.
