с бледным болезненным лицом.
Солдат ткнул локтем бледнолицего заморыша, того словно подбросило, он ожил и, вскинув глаза в потолок вместе с острым подбородком, отчаянно выкрикнул:
– Арестованный Леонтьев! Статья пятьдесят восьмая![3]
– Вот те на! – подал голос из угла Жмотов, но Минин не шелохнулся, внимательней вгляделся в солдата:
– Вы меня правильно поняли? Я просил старшего в смысле главного?
– Так точно! – рявкнул тот.
– Хорошо, – опустил глаза Минин.
И солдат выскочил за дверь.
– Ну… Проходи, Леонтьев. Вон на тот стул.
Мальчишка долго, словно на ощупь, шёл, а когда сел, лампа впилась ему в лицо жаром и светом так, что он отпрянул.
– Колется?
Глаза его впали, плотно закрывшись, губы дрожали.
– Холодно?
Тот вцепился в стул руками, чтобы не свалиться.
– Жарко?
Похоже, сил открыть рот у него не было.
– Чего молчишь? Немой?
– Нет…
– Ну, наконец-то. Пробило. А дрожишь чего? Испугался?
– Нет.
– Ну тогда рассказывай…
И следующие шестеро были такими же, будто из одного выводка цыплячьего; лепетали бескровными губами, пугаясь и путаясь, на один лад в один голос твердили одно и то же.
Минин редко перебивал, нужды не было; вновь заведённого в кабинет требовалось разговорить, а потом речь лилась, чувствовалось – засиделась пацанва в собашнике, лампа их подогревала без его вопросов; он, прищурившись, глядел перед собой, подперев щёку ладонью.
История вырисовывалась трагикомичная.
Почти два года назад затеялся в деревне этот секретный кружок. Теперь уже никто из них не мог точно вспомнить, кто первым подал идею. Сходилось на Лавре Лазареве или Лазаре, как его окрестила местная пацанва между собой. Он и стишки пописывал, и книжками увлекался, у него отец председатель колхоза, поэтому дома библиотека будь-будь; там от Пушкина до Жюля Верна, чего только не найти. В сельскую столько народа не ходило, как к ним в очередь записывалось, чтобы редкость какую дождаться. Матери у них не было, а отец каждый месяц из города на «газике» пачками книжки привозил, не всегда новые, и подержанные попадались, но интересные, видно, с рук покупал; младшая сестрёнка «читальней» ведала, аккуратно записывая в тетрадку каждую выданную книжку и предупреждала нерадивых писклявым голоском, что только на две недели, а не успел – неси назад и переписывай снова.
Но Лазарь нос не задирал перед остальными, его пацаны за другое уважали и доверяли верховодить. Дело в том, что он не только по книжкам, но и на кулаках был мастер, никому спуску не давал, защищая маленьких и слабых. Всё бы ничего, и в школе Лазарь был не на вторых ролях, хотя в передовики не лез, но особое положение домашней библиотеки каким-то образом отразилось на его отношениях с «бабкой Зиной». «Бабкой Зиной» за глаза называли все
Статья 58-1 УК РСФСР действовала с 1926 г. по 1960 г. – контрреволюционные преступления, считались наиболее тяжкими преступлениями и карались наказанием до высшей меры социальной защиты – расстрела. Данный состав преступления требовал наличия умысла свершения или подрыва государственного строя, власти, однако обходились без этих «формальностей» и тысячами расстреливали фактически невиновных.
