Сотрудников по одному вызывают и с утра до вечера гоняют. Чего выпытывают?.. Я впервые в такую проверку угодил.
– Самого вытаскивали?
– Нет ещё.
– Чего ж они ищут?
– А кто их знает! Игорька бы спросить. Но он без продыху с особистом тем.
– Значит, Игорёк твой при деле оказался?
– Чего это ты, Степаныч?
– А ты смекни сам…
– Да нет. Не может быть такого!
– Ладно. Не ломай башку.
– Нет. Чтобы Игорёк!..
– Вот и я думаю. Это не тридцать седьмой год.
– Ты что, Степаныч!
– Поглядим…
Больше они не проронили ни слова. Минин будто онемел, и за стеклом автомобиля на улицах его ничего не интересовало, а Жмотов подавленно бросал на него косые взгляды. Отпустив машину, они также молча зашли в дом. Всё забыв, Минин бросился к клетке с попугаем. Птица шарахнулась от него в угол, присмотревшись, осмелела, клюнула несколько раз в руку, когда он воду начал менять.
– Кусай, кусай, – приговаривал оперуполномоченный, улыбаясь доверительно, извиняясь и спиной закрывая птицу от Жмотова. – Так и надо такому хозяину непутёвому. Завёл птицу для мучений.
– Пр-р-ровокатор-р-р! – отругала его птица.
– Что это он у тебя? Разговаривает? – Жмотов тоже к клетке подсел.
– Ты чужой. Отойди в сторону, – зашипел на него Минин. – Не пужай птицу. Она ко мне ещё не привыкла.
– Ого! Посмотрите на него! Какие мы!
– Пр-ровокатор-р-р! – заорала птица на чужого.
– Материт он тебя, – доложил Минин.
– Так уж материт?
– Это у него самое гадкое слово.
– И кто научил?
– Птица она сама всё понимает. Тем более попугай. Они, говорят, до триста лет живут. Этому вот и неизвестно сколько. Он со Степанычем мыкался, а до него со стариками – владельцами. А тех, от кого достался, – вовсе не ведомо. Может, ему уже лет сто пятьдесят. Он, может, с какого-нибудь острова Борнео самим этим… Крузенштерном на паруснике завезён. Он насквозь тебя видит! Со всеми твоими потрохами.
– Ты наговоришь, – хмыкнул недоверчиво Жмотов, но от клетки отошёл, на попугая покосился, примостился подальше на табуретке. – Откуда у этого безмозглого прозорливость такая? У него башка, во! С гулькин нос. Там кости одни, извилинам негде быть.
– Птица с ребёнком, с дитём схожа, – грустно улыбнулся Минин. – Она врать не научена, как мы с рождения, поэтому непосредственная, что видит перед собой, что слышит, что думает, на то и реагирует соответствующим образом. А попугаи в особенности. Чуткая, чистая натура, он тебе в душу заползает, проникает в самую затаённую твою глушь. Отыскивает такое, о чём, может быть, ты и сам не догадываешься.
Жмотов и рот открыл, глазищами заморгал, не зная, верить оперуполномоченному, или издевается тот над ним, а Минин вполне серьёзно продолжал:
– Видишь, как он на тебя таращится неотрывно, голову
