Грейс и пешочком пройдет в этих туфлях, которыми она так любит притопывать.
В ответ на мое предположение она прищурилась.
– Прекрасно справлюсь. Просто удивилась, что у ваших клиентов… нет права выбора. Тем более, если учесть, сколько стоит товар, который меня интересует.
Ее фраза прозвучала странно – Руби Грейс произнесла эти слова с некоторым высокомерием, которое смягчил характерный для Теннесси говор. Словно она была еще девчонкой, напялившей мамины туфли, чтобы казаться старше.
Я резко остановился, и Руби Грейс, затормозив на гравии, чуть не врезалась в меня.
– Могу вас отнести, – предложил я и протянул руки.
Она слегка приоткрыла маленький ротик и провела взглядом по моей грязной футболке. И хотя Руби Грейс смотрела на меня, как на грязную лужу, которую пришлось обходить, я заметил, как она зарделась и резко сглотнула.
– Мне не нужно, чтобы вы меня несли, сэр. – Она поправила на плече ремешок сумки. – Кстати, как вас зовут?
– А это важно?
Я снова направился вперед, и она фыркнула, поспешив меня догнать.
– И как это понимать?
Да я же знаю, что тебе начхать на мое имя, и ты забудешь его, как только выйдешь с винокурни и вернешься в свой мир, где тебе все подают на серебряной ложечке.
Я вздохнул и попридержал язык, чтобы не выставить себя полным ублюдком.
– Ноа.
– Ноа, – повторила она, поджав губы, словно пыталась распробовать на вкус мое имя. – Приятно познакомиться.
Отвечать я не стал и, протянув руку, отпер дверь склада. Услышав, как щелкнул замок, потянул дверь на себя и жестом пригласил Руби Грейс внутрь.
Она переступила порог и подняла очки на голову, привыкая к тусклому свету. Нас окружил отчетливый запах дуба и дрожжей, а когда дверь закрылась, Руби Грейс посмотрела на меня круглыми глазами, в которых читалось любопытство.
– Погодите-ка, – сказала она, когда я пощелкал по выключателям. – Вы Ноа Беккер?
От того, как она произнесла мою фамилию, по шее пробежали мурашки. Будто имя говорило обо мне больше, чем грязная одежда.
– И что с того? – Я повернулся и увидел, как близко она стояла, почти касаясь меня своей грудью. Даже на высоких каблуках Руби Грейс была ниже меня рос-том, но уверенно смотрела в глаза.
– О, извините, – сказала она и осторожно шагнула назад. – Я не хотела. Просто раньше я сидела за вами в церкви. Когда была маленькой. – Она вспыхнула от смущения. Мы играли в ту игру… господи, забудьте! Мне так неловко.
Она махнула рукой и отошла назад, опустив голову. Затем сцепила руки на талии, дожидаясь, когда я заговорю и поведу мимо высоких рядов из бочек, но я просто стоял и смотрел на нее.
Я будто увидел ее впервые.
Это извинение, осознание себя было искренним и настоящим. За обликом, который она демонстрировала с такой легкостью, мелькнула юная девушка.
И я улыбнулся.
Потому
