Вот за какого тяжко болящего младенца Сергия так горячо молился вчера отец Иоанн Кронштадтский.
Рассказы матери Арсении
Нас у отца с матерью было двое: я и сестра Настенька. С сестрой мы очень дружили, но характерами были разные: она на кавалеров заглядывалась и рано замуж вышла, а я о монастыре мечтала и все старалась черным платочком покрыться. Особенно хотелось мне попасть в Иоанновский монастырь: он был под покровительством отца Иоанна Кронштадтского, и сам батюшка там часто бывал запросто, а я его с детских лет почитала и любила. Он у нас и в доме бывал, хотя люди мы были самые что ни есть простые – отец курьером при банке служил. И предсказание он отцу очень интересное сделал, но об этом потом расскажу.
Так вот, мечта моя сбылась: приняли меня в Иоанновский монастырь. Находился он в Петербурге на самом краю города, на берегу небольшой речки Карповки, и был он очень красивый и благоустроенный, его строило купечество в знак своей любви к отцу Иоанну и денег на него не пожалело. А когда землю монастырскую отводили, то игумения попросила дорогого батюшку, чтобы разом дали земли и под сестринское кладбище, но батюшка грустно так головой покачал и сказал:
– Не потребуется оно вам.
Игумения очень удивилась, но спрашивать не посмела, а ведь так оно и вышло: ни одна сестра не успела в монастыре умереть, все по белу свету разбрелись…
Монастырь наш был городской, богатый, и послушания у нас были, конечно, не такие, как в сельских обителях.
Пришла я в монастырь молоденькая, здоровая. Ну, проверили, к чему я имею способности, чтобы знать, на какое послушание меня ставить. Я рисовала неплохо и петь могла. Определили меня в рисовальный класс и на клирос петь первым голосом поставили. И такая на меня тягота от этого пения нашла, что сказать не могу, а петь приходилось много.
Вот как-то приехал к нам дорогой батюшка. Окружили мы его по обычаю, а он так ласково с нами беседует. Увидел меня, спрашивает:
– Как, Варюша, живешь? Не скучаешь? А я не утерпела да и говорю:
– Хорошо, не скучаю, а вот на клиросе до смерти петь не люблю.
Отец Иоанн пристально так на меня посмотрел и сказал:
– В монастыре надо трудиться и без ропота нести послушание. А пение ты полюбишь, еще октавой петь начнешь.
– Что вы, – говорю, – какая там октава, у меня же первый голос.
А он только усмехнулся, и все.
Идет время. Пою я на клиросе, мучаюсь, но пою.
Осенью ушел от нас старый регент, а на его место нового назначили. Был он знаменитый на весь Петербург, а к нам пришел по любви к дорогому батюшке. Прослушал он всех клирошанок, по отдельности каждую, и говорит мне:
– Почему вас заставили первым голосом петь, у вас ведь бас.
И с этими словами задал он мне тон, я запела, да так легко и свободно, что от радости рассмеялась. И начала я в басах петь, а потом у меня октава открылась. Регент мой голос очень ценил, а я петь стала
