ела, которые не должны болеть у девятилетнего ребенка? Не успевшего освежевать подстреленных взрослыми мелких лесных грызунов, а то и вовсе получившего с утра оплеуху, только лишь за то, что задремал после буйства, устроенного внизу мужчинами, которые только и дожидались дня, когда « наконец соберутся для серьезного разговора.
– Что за чертовщина, ты что, оглохла, девочка? – грозный, хриплый от слишком крепкого табака голос раздался прямо над ухом и принес с собой еловый запах, исходивший от дубленки, пропитанной потом и старым одеколоном, которые смешался в тошнотворный «аромат». – Этот промах может стать последней каплей, не заставляй меня разочаровываться в тебе, Анда, – тяжелая обветренная рука легла на плечо, придавливая к полу давая понять, что это было последнее предупреждение.
«Не заставляй меня разочаровываться… Не заставляй…»
– Да, Джон, я тебя не разочарую.
Глава 1
Анда
Девять лет спустя
Ветер. Треск веток. Запах осенней листвы, которая хрустит под ногами при малейшем движении.
Я не могу потерять ее и сегодня…
Если к вечеру я не вернусь с лисицей, дедушка и его дружки оставят меня ночевать на улице, чего, конечно, мне и так не избежать. Ведь он стал настолько стар, что сам не помнит того, о чем рассказывает всем подряд: серые лисицы становятся активными к закату, а в дневное время они предпочитают отдыхать и прятаться в своих норах, а иногда взбираться на деревья. Да, новость о том, что лиса может залезть на дерево в случае опасности или для отдыха, не очень вдохновляла. Как и навязчивая ежедневная мысль, что это животное придется убить.
Все свои детство и юность я провела в рыбацком доме своего дедушки, который взял меня к себе на попечение после несчастного случая с моими родителями. Впрочем, этот случай уже не казался «несчастным», ведь они были «виновны в случившимся сами» – именно так написали большими буквами в газете, разлетевшейся по их городу за считанные часы, а до нас дошедшую спустя день.
Старик не разрешал мне читать ее ни «до», ни «после». Об их смерти я узнала от странной, но добродушной женщины в очках, с черными волосами, завивающимися в маленькие пружинки. Она приехала в тот день рано утром, забрав мою сумку с собранными накануне вещами и меня вместе с ней от друзей родителей, первым же самолетом привезла сюда. Я еще не ожидала никакого подвоха и с озорством тараторила про новый город, в котором мне предстояло жить, угадывая какой он: большой или маленький, теплый или холодный, не зная, что мое будущее уже предрешено. Та монотонно отвечала, не зная, как поделикатнее сообщить, что я в одночасье осталась сиротой. Газету, с новостью, ставшей сенсацией в Колд-Лейке, я и в глаза не видела. Какое это имело значение? Дали бы мне кусок бумаги с отпечатанными буквами или просто рассказали все, как есть, суть осталась бы прежней: я осталась одна и направлялась в незнакомую страну. .
В нашем доме постоянно бывали гости.. Говоря «нашего», я имею в виду «его» дома. Для меня он перестал таковым быть, когда в ответ на все свои простые повседневные действия, я стала встречать постоянное рукоприкладство со стороны старика. В конце концов мне надоело. Стало ясно – либо он, либо я. И я стала ждать момента, чтобы убраться подальше.. Появись шанс, и это случилось бы быстрее, чем Джон успел бы выговорить внятно слово «дьявол», которым бросался порой так часто, будто других в его голове уже не осталось..
Джон… Он велел называть себя так. Никаких «дедушек» и никаких соплей – это мой родственник объяснил при первой же встрече, когда встречал меня на пороге своего ветхого дома и стоял надо мной с куском вяленой оленины в руке. Увидев «того самого» человека, которого я представляла совсем иначе, я уже не считала ту женщину неприятной и была бы рада остаться с ней, но он лишь подтолкнул меня в дом и, сухо распрощавшись, запер дверь, будто бы и не ждал вовсе. А может, просто позабыл… Но я не заметила ни горя, ни хотя бы грусти от потери сына, моего отца, в его глазах. Ни тогда, никогда-либо после.
Поначалу я пробовала заводить разговоры о папе, но каждый раз получала грубую затрещину как напоминание о том, что эта тема под запретом, а я напрошусь на неприятности, если не прекращу. Я умолкала, а позже, по детской наивности, начинала снова, будто бы пробуя дедушкино настроение на вкус. Если он просто выругается, то день будет ничем не примечательный, без конфликтов из – за моего так называемого «шального поведения», а если замахивается, значит, жди беды. Замахиваться он стал все чаще, поэтому я стала больше молчать, мне не хотелось «расстраивать» его – так я это называла. Но мне было девять лет, и я верила, что все обязательно наладится.
Самое противное и страшное – думать, будто всему виной твои же родители, которых якобы задрал черный медведь, когда те, приехав на новое место, решили прогуляться по округе. Какая разразилась трагедия, когда стало известно о смерти молодой пары, у которых осталась дочка в Виннипеге… Для большинства это казалось нелепой
