смутилась.
– Вам могут показаться странными местные… эм… обычаи.
Прикосновения холодного металла к коже, как ток, пронзали и без того испуганного Сида.
– Лежите спокойно, расслабьтесь, – командовал мягкий женский голос медицинской машины.
Кушетка крепко зафиксировала тело, искусственная рука распылила антисептик на животе у Восьмого и сделала разрез лазером от пупка до ребер. Затем захват с тремя лопаткообразными пальцами устремился в глубь разреза к внутренним органам. Парень тихо простонал: обезболивающих было явно недостаточно.
Операция заняла меньше пяти минут, но у Сида за это время успела пролететь перед глазами вся его жизнь и все известные ругательства. Захват извлек наружу окровавленный орган. Сердце в металлических пальцах сжалось, сделав свой первый стук. Робот начал активно заштопывать рану медицинским степлером, а на голограмме перед Сидом появилось окно с информацией. Мягкий женский голос вещал:
– Гражданин сорок тысяч восемь, ваша кредитная задолженность погашена. Смена продуктового талона с категории «Б» на категорию «А». Благодарим за выращивание органов.
Через два часа Сид прибыл на рабочее место. Пошатываясь и держась за живот, провел чипом, вживленным в руку, по пропускному сканеру. Широкие матово-белые двери разъехались. Пред ним открылся тускло освещенный просторный зал с сотнями овальных кресел, за которыми неподвижно сидели подключенные к сети люди.
Третий ряд, триста пятое место: Сид мог с закрытыми глазами найти свой рабочий стол. За триста шестым сидел Ин, а вот триста седьмое, пустовавшее до этого, стало занято новеньким.
– А он правда бывший безопасник? – вполголоса спрашивал у Ина молодой парень, совсем юноша.
Ин кивнул головой, видимо, эти расспросы были ему не в радость.
– Там же такие привилегии дают… Зачем ушел? У него, наверное, даже табельное оружие было…
Ин увидел приближающегося Восьмого и показал новенькому жестом ладони, что пора заканчивать разговор. Юноша обернулся и пересекся с гневным взглядом Сида.
– Не было, – отрезал Сид, – но стрелять учили.
– Иди работать, хватит болтать, – добавил Ин новенькому.
Восьмой тяжело рухнул в рабочее кресло.
– Как ты? – повернув к Сиду кресло, спросил Ин.
Сид, согнувшись, уперся лицом в ладони и задрожал.
– Я устал. Я больше не могу, – простонал он. – Я больше не могу находиться в этих стенах, в этих бесконечных коридорах-катакомбах. Все эти лифты, грузы, бесконечные паутины труб. – Сид шмыгнул носом, отер его кулаком. – Хочу туда, где простор, хочу убраться из этого места.
– Ты же знаешь, что это невозможно, Восьмой. Мы привязаны генами к родной вертикали, покинув ее, мы умираем. У нас нет выбора. Так же, как нет выбора у родившегося ребенка. Он не может решать, чьи гены победят в нем: отцовские или материнские, останется ли он с матерью или его срочно нужно переместить в отцовскую вертикаль.
Ин
