а некоторые – требовали проявления гражданских чувств и возможно более частых указаний правительству на невыполненные обещания, которые были сделаны им уже много лет назад. В числе редакционной корреспонденции были и рукописи поэтов, воспевавших красоты истекшего времени года, были и серьезные статьи по вопросам об обновлении нового строя, о даровании всем народностям России полных гражданских прав, об изгнании евреев из пределов государства, о вреде импрессионизма, об освежающем благодетельном влиянии декадентства в литературе на психику читающего общества; были, наконец, письма благодарственные за обличение владельца колбасного магазина в продаже недоброкачественной свинины, были и письма ругательные по адресу фельетониста, задевшего какого-то общественного деятеля и метко назвавшего его «сладострастным павианом, пожирающим своих собственных детей».
После прочтения всей подобной корреспонденции, в числе которой по постоянному недосмотру оказывались вскрытыми и все письма, адресованные лично сотрудникам, Веснушкин впадал на некоторое время в состояние тупого оцепенения. Политиканы, обыватели, гражданский долг, муниципальные вопросы, импрессионисты, декаденты, стихи, жертвы фельетониста, поклонники газеты, вдовы с письмами в редакцию – всё это проходило такой хаотической картиной перед глазами редактора, что он бросал до поры до времени всё полученное в правый ящик письменного стола, и только рукописи, помеченные условиями о построчной плате, твердой рукой кидал в корзину, не прочитывая: на этот предмет у Веснушкина сложились строго определенные критико-литературные взгляды.
Через полчаса явился радостный и сияющий самоудовлетворением Кедрович. Он держал в руке несколько узких полосок исписанной бумаги и по дороге просматривал нумерацию страниц.
– Ну, что? – оживленно спросил Веснушкин, приподнимаясь в кресле, – написали?
Кедрович хитро улыбнулся и сел против редактора в кресло.
– Отщелкал, – проговорил самодовольно он. – Тут у меня всё есть: и его прошлое, и нынешние связи с женщинами и намеки на некоторые шантажи. Тут он весь, как на ладони.
Веснушкин радостно подпрыгнул, но затем, что-то вспомнив, тревожно спросил:
– А вы… вы откуда имеете эти сведения? Вам кто-нибудь рассказывал всё это? А?
Кедрович добродушно рассмеялся.
– Что вы! – заметил он беспечно, – кроме сведений о гнилой обуви, мне никто ничего об нем не сообщал. Это я всё сам. Может быть прочитать вам вслух?
– Пожалуйста, пожалуйста. Только все-таки: как это вы «сами»? Странные вы какие-то петербургские литераторы, удивительно странные! Всё «сам»… Хе-хе! Ну, читайте, послушаем.
Веснушкин развалился поудобнее в кресле, а Кедрович, положив несколько ненужных листков на стол, начал:
«Бандит печати.
Вчера г. Каценельсон сделал новый выпад против нашей газеты и нашего почтенного редактора-издателя г. Веснушкина.
Выпад не из удачных, нужно сознаться.
В самом деле:
Кто
