Я позволила родам слишком затянуться.
– А сейчас ты уже поняла, Хаэльвайс? – взмолилась жена пекаря. – Все будет хорошо?
Я отмахнулась:
– Дайте мне сосредоточиться.
Когда мы наконец усадили роженицу, душа ребенка сотряслась от яростной дрожи.
Я сжала плечо женщины и ободряюще улыбнулась. Мне пришло в голову, что матушка всегда произносила молитву перед тем, как сказать пациентке тужиться. Однако я понятия не имела, что именно говорить, потому что она только осеняла себя крестом и шевелила губами. Я перекрестилась, следуя ее примеру. Я не представляла, кому она молилась. Святой Маргарите? Своей богине? Пресвятой Богородице? Пусть эта женщина легко придет к материнству, решилась я наконец, вознося молитву ко всем, кто бы ее ни слушал. Помоги мне уберечь и мать, и дитя.
Покончив с этим, я опустила руку на живот роженицы и стала ждать очередной схватки. Ощутив ее приближение, заговорила:
– Сейчас. Как только почувствуешь потребность, тужься!
Звук, который женщина издала, когда сделала это, был похож на рычание и визг вместе взятые. Ее сестры повскакивали с дикими глазами, оправляя юбки. Принялись стискивать ее руки, бормоча слова ободрения и молясь за ее здоровье и здоровье ребенка.
Вероятность в воздухе стала так огромна. Я ощутила, как мощная сила влечет душу из иного мира в наш. Та яростно билась в преддверии. Я села на корточки перед женой мельника, глядя в пространство между ее ногами. После двух схваток показалась макушка ребенка, блестящая от слизи и крови. С третьими появилось плечико. С четвертыми мать издала леденящее кровь рычание, и дитя скользнуло в мои руки.
Толстенький мальчик, крепкий и плотный и молчащий. Я просунула руку ему в рот, как учила матушка, чтобы расчистить путь и впустить душу в его горло. У меня побежали мурашки, когда я ощутила, что та нетерпеливо проносится мимо – серебристой дымкой – и спешит к его рту. Как только она влилась в него, младенец заплакал, так громко и рьяно, что я позабыла обо всем остальном.
И в тот же миг тяжесть в воздухе сгинула. Завеса между мирами сомкнулась. Я запеленала ребенка, глядя в его голубые глаза и чувствуя его голод и страх. Прошло всего мгновение, прежде чем его мать за ним потянулась, но этого хватило, чтобы я влюбилась в потребность в его глазах. Держать его, отзываться на эту потребность казалось естественным. Такой маленький, такой беспомощный. Когда его мать раскинула руки, мне не захотелось его отдавать.
В голову пришла непрошеная мысль. Как знать, выпадет ли мне когда-нибудь возможность завести собственное дитя? Можно разрешить все прямо сейчас, ускользнуть вместе с ним и воспитать его, словно родного.
Я заколебалась лишь на мгновение, но жена мельника, должно быть, прочла все на моем лице.
– Дай его мне! – потребовала с тревогой.
Ее мать прищурилась.
– Прошу прощения, – ответила я поспешно, протягивая младенца. – Вот так.
Как
