в комнату вошел, опираясь на толстую палку, старый джентльмен, хромавший на одну ногу. На нем был синий сюртук, полосатый жилет, нанковые[5] брюки и штиблеты, белая шляпа с широкими полями. Из-под жилета высовывалась узенькая оборка от рубахи, а под ней болталась довольно длинная стальная цепочка от часов, на конце которой ничего не висело, кроме ключа. Концы его белого шейного платка были связаны узлом величиной с апельсин; все лицо его то и дело передергивалось самыми разнообразными гримасами, для изображения которых не хватало бы ни слов, ни красок. Во время разговора он всегда склонял голову на один бок и смотрел в то же время как-то искоса, напоминая попугая. Так же точно держался он в ту минуту, когда входил в комнату. Вытянув далеко вперед руку, в которой он держал небольшой кусок апельсиновой корки, он воскликнул ворчливым недовольным тоном:
– Смотрите! Видите ли вы это? Не странно ли и не удивительно ли, что во всяком доме, куда я только вздумаю войти, я непременно нахожу на лестнице кусок этого любимого хирургами вещества? Апельсиновая корка виновата в том, что я хромаю, и причиной моей смерти тоже будет апельсиновая корка. Да, сэр! Я умру от апельсиновой корки… Готов съесть собственную свою голову, сэр, если это неправда.
Это было любимое выражение мистера Гримвига, которое он обычно употреблял, желая придать больше силы своим словам и выражениям. Самое удивительное здесь то, что даже в том случае, если бы научные опыты доказали возможность того факта, что джентльмену ничего не стоит съесть свою собственную голову, мистер Гримвиг не смог бы этого сделать, ибо голова его была так велика, не говоря уже о толстом слое пудры на ней, что ни единый человек не смог бы прикончить ее в один присест.
– Да, съел бы свою голову, сэр, – повторил мистер Гримвиг, стуча палкой по полу. – Э-э!.. Это что такое! – продолжал он, увидев Оливера и отступая на шаг или два.
– Это молодой Оливер Твист, о котором мы говорили, – сказал мистер Броунлоу.
Оливер поклонился.
– Не вздумаете ли вы утверждать, что это тот самый мальчик, у которого была горячка? – сказал мистер Гримвиг, отступая с некоторым испугом назад. – Погодите минутку! Не говорите! Да… – продолжал мистер Гримвиг, сделавший вдруг такое открытие, при котором страх горячки сразу отошел на задний план. – Это тот самый мальчик, у которого был апельсин? Если это не тот мальчик, сэр, у которого был апельсин и который бросил эту корку на лестницу, то я готов съесть свою голову, вот что!
– Нет-нет, у него не было апельсина, – сказал мистер Броунлоу, смеясь от души. – Полно вам! Снимите вашу шляпу и поговорите с моим юным другом.
– Я слишком строг на этот счет, сэр, – сказал раздражительный старый джентльмен, снимая свои перчатки. – На мостовой нашей улицы всегда бывают в большем или меньшем количестве апельсиновые корки, и я знаю наверняка, что их бросает мальчик хирурга. Одна молодая женщина поскользнулась вчера, наступив на апельсиновую корку, и упала прямо на мою садовую решетку; я видел, как она, встав на ноги,
