в горшке гипс.
– Чего это? – грубо ответил я.
Мне не хотелось уходить и оставлять свинину, и, уж конечно, я не желал никакой компании.
– Потому что он новичок в городе и вы ровесники, – разъяснил Филиппо. – Это тебя не убьет.
Я вздохнул:
– Только ты там присматривай за моим горшком на огне. Не давай подгореть.
– Положись на меня.
Я посмотрел на его покрасневший нос и только что долитый кубок вина в руке:
– Я недолго. Просто последи за ним, хорошо?
Итак, полный дурных предчувствий, я отправился вместе с Леонардо к аптекарю Бонетти, чья лавка стояла по другую сторону Барджелло, возле Санта-Маргериты. Мы молчали бо́льшую часть пути туда: признаюсь, я дулся, негодуя, что мне нужно развлекать этого незнакомца, поэтому шел, крепко сжав губы. Но Леонардо, похоже, не было до этого дела. Он чуть ли не трепетал, полный энергии. Следил за полетом голубей, останавливался, чтобы заглянуть в двери, тянулся сорвать листья с деревьев, которые нависали над стенами. Когда мы миновали Барджелло и пошли дальше по Виа Гибеллина, она сделалась более шумной, грубой – здесь был округ ремесленников. Мы прошли мимо кузниц, мимо лавок каменотесов и плотников, от чьих дверей летели, как огромные снежинки, стружки. Леонардо нюхал воздух, словно собака. Подобрал завитушку дерева и посмотрел сквозь нее на солнце.
– Ты откуда? – наконец спросил я, когда мы уже почти добрались до Бонетти.
– Из Винчи. Около Эмполи.
– А что ты делаешь здесь, во Флоренции?
– Я ученик маэстро Андреа, – произнес он не то чтобы гордо, но словно понимая, что это значит.
Этим он мне понравился.
– Тебе очень повезло. Каким образом ты вообще сумел к нему попасть?
– Мой отец – хороший друг маэстро Андреа. Он обо всем договорился.
– Из… откуда, ты сказал? Эмполи?
– Нет, Винчи. А отец мой живет здесь, в городе. Он нотариус. Его дом в Кьяссо ди Сан-Бьяджо.
Кьяссо ди Сан-Бьяджо – у его отца, похоже, неплохо с деньгами.
– И как ты его находишь? Город?
– Чудесный, – серьезно ответил мальчик и поднял руку так, чтобы солнечный свет обрисовал плоть слабой красноватой полупрозрачностью.
Человек с корзиной еды вышел со двора. Что-то из того, что он нес, очень хорошо пахло, и я его остановил.
– Что у тебя есть? – спросил я, и он показал: ничего особенного, только колбаса, оливки и сыр.
Я взял оливку и надкусил. Она оказалась не то чтобы особенной, но именно такой, какой и должна быть оливка: ощущения соли, мяса и травы проплясали по моему языку и исчезли. Я купил горсть, и продавец завернул их в кулек из виноградных листьев.
– Попробуй этот сыр, – сказал Леонардо.
