благо. А для характера русских, как этот характер складывался по ходу общего единения, – подтверждением и развитием нашей уникальной «всеотзывчивости».
Раем или адом должно показаться это шествие империи по крутоярам Истории?
«И тем, и другим», – ответил бы Никонов.
Будем хранить историческую память, чтобы не путать одно с другим.
«Жить спокойно»?
Что существенно: Никонов, высказываясь в поддержку или против излагаемых им концепций (по части истории России), всегда сдержан и взвешен в своём мнении. «Склонен согласиться», «Всё-таки не соглашусь» – вот крайние степени его оценок. Зато, как правило, источники он цитирует обильно. И эта щедрость знаменательна для историка: читая приводимые им суждения авторитетов (иногда часто цитируемые, но чаще уникальные), он выходит далеко за пределы общеизвестных фрагментов и позволяет нынешнему читателю самому взвесить доводы сторон.
Так, он обильно цитирует работу Карамзина «О древней и новой России в её политическом и гражданском отношении», где великий историк объясняет своим современникам смысл Великой Французской революции. Там много откровений для нынешнего читателя («Власть порядка есть для народов не тиранство, а защита от тиранства»), но одно место из этого карамзинского текста поставило меня перед вопросом, на который я не нахожу лёгкого ответа:
– А как мы, по милости истории подпадающие то под одну, то под другую «власть порядка», должны, попросту говоря… жить?
Карамзин отвечает: «Мы, частные люди (читается как «честные» – Л.А.), должны жить спокойно, повиноваться охотно и делать всё возможное добро вокруг себя».
Ну, и как? А если безумная эпоха так скрутит, что «вокруг себя» сделать что-нибудь доброе невозможно, – что тогда? Хорошо жить спокойно в мирное время, охотно повинуясь разумным правилам, а если выпадет время катастрофическое? И ты никуда не можешь деться от своего народа, в смертельную круговерть попавшего: и бросить его не можешь, и броситься от него некуда – везде тотальный ужас. Мы такие ситуации знаем не только из книг, мы их сами переживали. И, боюсь, ещё будем переживать. Что делать, если ты не можешь предать свой народ (свою страну, свою нацию, свою партию, наконец!) и должен оставаться в этой тотальной системе?
Оставаться и делать то, что вынужден, но невынужденного зла! А делать добро там и так, как это только возможно.
Предчувствовал, что ли, Карамзин то, что было уготовано нам историей в эпоху мировых войн и тотальных диктатур?
Наверное, предчувствовал…
А Чаадаев? Скандальные его «Философические письма» Никонов цитирует обильно (а также и широко известный ответ Пушкина: «ни за что на свете» нельзя «переменить Отечество и иметь другую историю»).
Отношение Вячеслава Никонова к этому достославному спору просвечивает в обороте «головокружительный вираж», который годы спустя совершил
