спасительную триаду Никонов расшифровывает с помощью историка Степана Шевырёва: «древнее религиозное чувство», «государственное единство», «сознание нашей народности», – имея в виду, что «всякое образование может у нас тогда только пустить прочный корень, когда усвоится нашим народным чувством и скажется народною мыслию и словом».
Мыслию и словом пытаюсь освоить эту шевырёвско-уваровскую триаду с учётом нынешнего опыта и моих воззрений.
Православие? Да! Но не в узко-конфессиональном смысле, а в ощущении общей истины, которая охватит нашу историю, нашу страну, нашу жизнь и укрепит наше единство.
Единство – духовное, а не религиозно-церковное, то есть с пониманием неизбежно разных способов взаимодействия с Высшим началом, включая и мой, неизменно-атеистический (с вечным толстовским вопросом: если Бога нет, то что есть?)
Самодержавие? Сомнительно. Власть должна непрерывно и разумно обновляться не в САМО-удержании, а в зависимости от народного выбора. Выбор этот – в меняющейся исторической обстановке должен быть своевременным и рациональным. Ибо неразумно ожидать разумности от бесконечно меняющейся исторической обстановки. Надо вносить в неё разумность – насколько возможно. Самодержавие не ограждено от «самости» очередного невольника, вознесенного наверх не волей народа, а неволей наследования. Поэтому мне ближе Единодержавие. Кто делает выбор, тот и «хавает» выбранное. То есть народ.
Вот, наконец, народ! «Народность». Это что? Всенародное Единство, общая судьба Отечества, общий смысл его Бытия – с непременным сохранением этнического своеобразия составивших его народов. Никакого «стирания» этнограней – этого нет и не будет! А будет (должно быть!) добровольное и при всей остроте несхожести! Эта несхожесть – признак неисчерпаемой природной живучести. И залог её.
При таком доосмыслении я с уваровской триадой согласен примириться (или, в стиле Никонова, – склонен согласиться).
Смущает другое: то, что эта триада (Православие, Самодержавие, Народность) надолго стала «символом очернительного консерватизма (формулирует Никонов – Л.А.), что являлось синонимом мракобесия для многих поколений либералов и революционеров».
Соглашаясь с этой формулировкой (выдержанной на этот раз не в стиле острожной взвешенности, а в стиле агрессивной решительности), я задаю последний невыносимый вопрос: а такое крушение любой разумно взвешенной программы и переход в яростную атаку на то или иное очередное «мракобесие» – тоже неизбежность нашего русского стиля и характера?
Если так, то – повиноваться (неохотно) и постараться (спокойно) делать возможное добро вокруг себя…
«Спокойно»?
Не думаю. Покой нам только снится. Герцен вон спал спокойно, да декабристы разбудили его для таких дел, что на всех хватило. И «вокруг себя», и на урок «всему миру».
Точка невозврата?
Интереснейшая глава в книге
