куда-то вдоль берега. Сумка с наживками соскользнула с его плеча и шмякнулась на мелкие камни. Баночка с силиконовыми опарышами рассыпалась, и приманка, словно живая, разбежалась в разные стороны. Я присела и стала собирать резиновых червей, колебалки и воблеры под пристальным взглядом рыбака.
– Форель любит яркие цвета. – Как-то само собой вырвалось у меня, пока я запихивала всё это добро назад в сумку. – Чёрными виброхвостами вы их не приманите.
– А вы я смотрю, разбираетесь в рыбалке? Хотя, я ведь забыл, что вы дочь Роя.
– Софи.
Слишком уж резковато я выпалила своё имя, ровно как и протянула ему собранную сумку. «Дочь Роя»… Слетая с его губ, это выражение солью посыпало мои раны, ведь я давно уже перестала быть дочерью Роя. Как много он рассказывал этому типу обо мне? Как много мог рассказать, не зная, какой я стала за последние два десятилетия?
Рыбак долго смотрел на меня ореховыми глазами. Я думала, что он рассмеётся мне прямо в лицо, скажет что-то вроде «плевать мне на твоё имя», ведь всем своим видом он показывал, что ему плевать вообще на всех. Но пока его мышцы напрягались под тяжестью снастей, ни один мускул лица не дрогнул, когда он всё же не рассмеялся, а назвал своё имя.
Л.
***
Последняя запись, след которой обрывался на загадочном имени. Л. Это мог быть Лерой, Льюис или вообще какая-нибудь идиотская кличка, которыми обмениваются взрослые мужчины, застрявшие в возрасте ребячливых подростков. Хотя, судя по описанию этого самого Л., он не казался мне ребячливым или несерьёзным. Скорее, слишком уж суровым.
Сколько раз я перечитывала строчку за строчкой, вглядываясь в букву «Л» так пристально, что она растекалась кляксами. Всё пыталась заставить себя вспомнить ту встречу, образ папиного знакомого, нашу беседу на берегу, но приходили не воспоминания, а головные боли. Пару раз даже кровь шла носом – внизу страницы остался размазанный ореол красно-чёрного месива, там, где чернила ручки смешались с кровавым сгустком.
Кто же ты, Л.? Это была наша единственная встреча или мы видели друг друга снова? Нашла ли я отца в том баре, где проводят вечера все местные рыбаки? Впервые я пожалела, что даже столько лет спустя всё ещё осталась верна своей детской привычке – прятать имена людей за инициалами. Скрывать их всего за одной невзрачной буквой. Так было короче писать. Так я оберегала их и оберегала себя. Только имя отца и сестры полноценными словами появлялось в дневнике – скрывать их не от кого и незачем. И так понятно, кто есть кто, если я называла их «отец» и «сестра».
Первый дневник я завела в одиннадцать, через год после ухода отца. Я закрылась в себе, умалчивала о чувствах, что кипятили кровь, кололи кончики пальцев, румянили щёки от ярости и стыда. И тогда мама купила розовую миниатюрный блокнот с радугой и оптимистичной надписью на обложке и сказала, что теперь я могу делиться всеми своими переживаниями с ним. Я ещё не умела красиво писать, выводила слова с глупыми ошибками и неправильно расставляла запитые, но послушалась маминого совета и выливала
