черепица, труба, в которую мог бы пролезть самый толстый кот на свете, немного покосившийся водосток, сейчас обледеневший внизу, а сверху прикрытый снежной шапкой, крыльцо с крутыми ступеньками, посыпанными песком, кольцо с колокольчиком на двери. Он понял, что она открыта.
Сердце в груди колотилось так сильно, что если бы он постучал в дверь, удары крови в ушах заглушили бы этот стук.
Эрни захотелось положить руку на эту дверь, от одного взгляда на которую ему стало тепло во мраке холодной зимней ночи, погладить чистые шершавые дощечки с наполовину стёршейся краской.
Он протянул руку вперёд и кисть исчезла за дверью. Эрни не знал, что умеет проходить сквозь стены. Впрочем, летать верхом на огромном месяце, умеющим читать в его сердце самые сокровенные желания, до сегодняшней ночи ему тоже не доводилось. Месяц парил в нескольких сантиметрах от земли, мягко подсвечивая всё вокруг.
Эрни знал, что его ночной визит ничего не меняет, но ему до смерти хотелось попрощаться с родным ему домом, домом, который хранил его лучшие воспоминания, домом, который по праву принадлежал ему, домом, в который он не мог вернуться.
Эрни вспомнил прихожую Тома и зеленоватый туман, зажмурился и шагнул вперёд. Он ожидал, что окажется в темноте, что сквозь небольшое окошко в прихожую и комнату будет литься тусклый отсвет заснеженной ночи, что всё, что ему так знакомо и близко, будет напоминать тёмный запылённый склеп.
Однако изнанка век зажелтела, едва он миновал (таким непривычным для себя образом) входную дверь.
В изумлении Эрни широко раскрыл глаза.
Он стоял в маленькой прихожей, никак не отделявшейся от гостиной, некогда служившей одновременно и столовой, и кухней, и библиотекой, и мастерской, и прачечной. В противоположном углу комнаты светился крохотный камин. В нём догорало последнее поленце. Вполоборота к огню, в старом низком плетёном кресле сидела знакомая фигура.
Он всегда сидел вот так у камина перед сном, держа в руках потёртый томик французских стихов, то опуская глаза к пожелтевшим страницам, глядя на бисерные буквы сквозь линзы очков в узкой оправе, то, всматриваясь в крохотные огоньки пламени, переворачивая лист. Белоснежные волосы и борода были чуть длиннее, чем обычно. Лицо и взгляд – гораздо более спокойные и умиротворённые, чем когда бы то ни было. В этих глазах больше не было беспокойно-живых огоньков, но был глубокий покой.
Эрни посмотрел за окно. Он так любил ранним утром, ещё лёжа в постели, смотреть сквозь маленькое окошко, обрамлённое простыми занавесками в уютную клетку, на небо, постепенно светлеющее, меняющее цвет, на листву, затихшую перед рассветом, или на осенние капли дождя, на тёмно-серое хмурое небо, такое далёкое за границей тёплой комнаты… Ему вспомнились старое колючее одеяло, впечатывавшееся в сонную щёку, ощущение уюта, запах дома…
Апельсиновая краюшка солнечного диска возникла в окне, заполонив тёплыми бликами
