как сломанные часы. В один момент и навсегда. Что-то глухо и громко стучало…
– А как же наша маленькая Роза? – с искоркой надежды в глазах спросила она.
– Я пересажу ее в маленький горшочек с землей и буду поливать каждый день.
– Меня ты тоже пересади в тот горшочек… – это были ее последние слова в тот вечер.
Не забрав ничего из вещей, она ушла, положив свои ключи на холодильник. В красивом красном платье, которое мы выбирали вместе, и с красной помадой на губах. Тихо, не сказав даже “прощай”…
О чем я думал тогда? Мне казалось, она вернется. Я горячо надеялся на это. Ждал ее, качая кроватку и держа в руках куклу, которую она купила на пятом месяце беременности. Я вспоминал ее капризы, как ломал ее сигареты и выбрасывал пачку за пачкой в окно. Как целовал ее животик и как впервые услышал удары маленького сердечка… Я, кажется, тогда плакал, но глаза мои оставались сухими. Я ждал ее, чтобы назвать мамой. Матерью. Ведь я никогда ее так не называл. Я ждал ее, чтобы сказать, что, кроме нее, у меня нет никого, ради кого мне бы стоило жить, оставаться в этом забытом богом мире. Я умру в этой проклятой квартире и хочу, чтобы меня положили рядом с дочерью, с нашей маленькой девочкой. Я буду качать ее на руках и петь красивые песни. А засыпая меня землей, не нужно слез и воспоминаний, просто чтобы закопали поглубже в моей любимой синей рубашке…
Она не вернулась ни ночью, ни утром, ни спустя неделю. Я, как и обещал, поливал каждый день наш цветочек и разговаривал с ним. Она меня слушала внимательно и, казалось, даже отвечала, когда бутылка становилась пустой. Роза мне говорила, что ей очень тепло и хорошо в каком-то прекрасном саду. Что птицы поют, и спелые яблоки такие вкусные, и что она хотела бы принести их мне, чтобы я попробовал их и перестал пить, убивая себя. Она говорила, что плачет, когда я теряю рассудок и разбиваю все вдребезги. А еще она говорила, что держит за руку маму, которая закрывает ей глаза, чтобы она ничего этого не видела. Я, кажется, сошел с ума, а если нет, то нужно завязывать с алкоголем…
Бутылка за бутылкой, я не помнил, какое сегодня число, и цветочек наш я забыл полить. Что со мной? Где мой револьвер? Мне пора уходить… Меня там ждет дочь. Я достал оружие, меня качало из одной стороны в другую, я плохо стоял на ногах, но трезво вставлял патроны в барабан. Не успел приставить ствол к виску… Щелчок. Пустота…
Я умер? Где я и что это за место? Старый кирпичный потолок и дикая вонь, что привела меня в сознание. Я лежал на твердой доске, которая покачивалась, как качели. Я упал с нее, и меня стошнило на бетонный пол. Холод. Очень холодно… Ничего не соображая, я попытался встать. У меня это получилось с трудом. Я находился в темной камере, где вместо двери была решетка. Почему так темно? И как я здесь оказался?
Решетка заскрипела, и грубый мужской голос крикнул: “На выход!”
Выйдя из камеры, я ничего не понимал. Меня поставили лицом к стенке, и, твердо приказав: “Руки за спину”, надели наручники. Они впились в запястья с такой силой, что с каждой секундой я убеждался, что чувствую боль, а значит, еще живой. Но что происходит,
