П. Боголепов еще боролся со смертью, когда – 19 февраля, в день сорокалетия освобождения крестьян, – произошла первая уличная демонстрация на площади перед Казанским собором. Но полиция приняла своевременные меры; большого скопления народа не оказалось; толпу человек в 200–300, двинувшуюся по Невскому с пением революционных песен, оттеснили во двор городской думы и там переписали: в ней на 244 человека оказалось 148 женщин, в большинстве курсисток.
В тот же день в Харькове происходили уличные демонстрации, повторившиеся вечером. Полиция разогнала толпу. «Было подано восемь заявлений о нанесенных ударах, медицинское освидетельствование подтвердило только одно из них», – говорилось по этому поводу в правительственном сообщении.
Более серьезные волнения возникли в Москве, где они продолжались пять дней (22–26 февраля). Уличная толпа пыталась освободить задержанных студентов; на Б. Никитской и Страстном бульваре разбивали фонари. Но наиболее серьезный характер имела демонстрация 4 марта перед Казанским собором в С.-Петербурге. Собралась толпа в несколько тысяч человек. Полиция на этот раз не предотвратила этого скопления (за что ее потом обвиняли в «провокации»). Толпа встречала конную полицию враждебными возгласами, бросала в нее всевозможные предметы; один офицер был ранен молотком в голову. Когда толпу начали разгонять, часть ее хлынула в собор. Участников демонстрации оцепили и группами уводили в участки. В течение нескольких часов движение по Невскому между Садовой и Мойкой было остановлено. Из демонстрантов было задержано 760 человек, в том числе около половины женщин. В свалке между толпой и силами порядка было ранено, согласно правительственному сообщению, два офицера, двадцать полицейских, четыре казака и 32 демонстранта. Убитых не было.
Разгон толпы конными отрядами – всегда удручающая картина; для России это было явлением новым; на Невском и на площади Казанского собора было много любопытных, много случайных прохожих; это создавало благоприятную почву для агитации революционных элементов, изображавших участников демонстрации как невинных «жертв полицейского произвола». Эта агитация впервые по этому поводу проявилась во всей полноте. Союз писателей опубликовал пламенный протест, призывая на помощь русское и иностранное общественное мнение. Среди подписавшихся, правда, было всего два писателя, создавших себе имя в литературе (М. Горький и Е. Чириков); остальные были либо профессора, либо более или менее известные сотрудники радикальных журналов. Но за границей это воззвание наделало немало шуму; французская левая печать занялась этим делом, и в Aurore, газете Клемансо, начали печататься заявления виднейших писателей Западной Европы, присоединяющиеся к «воззванию русских писателей» и протестующие против «смертоубийственного безумия» русского «царизма». (Примечательно, что все это писалось по поводу столкновения, в котором убитых вообще не было, а полиция имела почти столько же раненых, как демонстранты!)
Государь, однако,
