Ася. – Вон, все выходят.
Народу снаружи в самом деле прибавилось. Уставшие от долгого сидения в машинах, люди бродили теперь между рядами, негромко переговариваясь. То и дело кто-нибудь прикладывал ладонь ко лбу, вытягивал шею и вглядывался вперед, как будто и правда надеясь выяснить, в чем проблема, определить причину пробки.
– Да не на что там смотреть, – сказал Митя. – Тоннель длиной три с половиной километра, ничего мы отсюда не увидим.
– Ну правильно, давайте просто сидеть и ждать, – сказала Ася.
– Надо было утром выезжать, – сказала Саша, глядя перед собой.
Утром выехать не получилось, вспомнил Митя, потому что утро для него началось после полудня с бутылки пива, которую он выпил залпом прямо возле холодильника, стоя в трусах посреди чужой дачной кухни с забытыми на столе тарелками от завтрака. Это ведь даже не его была идея – ехать на эту дачу. И уж тем более – тащить с собой Аську. Но в том, что не выехали с утра, виноват был точно он.
– У меня интервью завтра в девять на Красных Воротах, – сказала Саша.
– Мама с ума там сходит, наверно, – сказала Ася.
Воздух снаружи оказался все-таки чуть свежее, самую малость. Митя с облегчением выпрямил спину, отошел на пару шагов и сделал ту же бессмысленную вещь, что и все, – вытянул шею и посмотрел вперед, к началу тоннеля, которого отсюда, разумеется, было даже не видно. Три плотных ленты машин могли запросто тянуться хоть до самого Кремля, а взгляда хватало только метров на триста, затем поток загибался, запертый в бетонных стенах, как вода в трубе.
– Ну, что там? – спросила женщина из Порше Кайен, опустив окошко.
И он обернулся уже, чтобы ответить: слушайте, мне-то откуда знать, – но глаза у нее оказались усталые и грустные, а сама женщина – очень, невероятно красивая, из тех, рядом с которыми сразу чувствуешь, что небрит и что майка на тебе вчерашняя, с мокрым пятном между лопаток.
– Авария, скорее всего, – сказал он. – Не волнуйтесь, скоро поедем наверняка. Мы в тоннеле, тут всё медленнее.
– Да какая авария, – встрял краснолицый здоровяк из Патриота, – аварию растащили б уже давно. Кортеж пропускаем, сто пудов. Едет опять членовоз какой-нибудь, а мы стоим.
– На Рублевке такое постоянно, – сказал загорелый красавец-Кабриолет, подходя, – нас однажды полтора часа вот так же продержали. Я давно уже там не езжу, проще крюк сделать, чем стоять.
– Крюк-то да, проще, конечно, – сказал Патриот и недобро глянул назад, на блестящий кабриолет с белыми диванами и полуголой нимфой. – Хотя как по мне, катались бы вы все по своей Рублевке и не мешали людям, которым на работу завтра.
– Мне вообще-то тоже завтра на работу, – сказал Кабриолет и задрал подбородок. – Я в шесть встаю каждый день, к вашему сведению.
А мне – нет, подумал Митя.
– Полтора часа? – с ужасом повторила женщина-Кайен, закрыла глаза ладонью и вдруг всхлипнула коротко и так горько, что Митя невольно подошел на шаг ближе и пригляделся.
