что есть, – выбирать не приходится. В этой одежде чувствую себя неуютно и особенно чужим по отношению к ней, ведь она еще не стала моей, не срослась с моими привычками, не пережила со мной никаких простых и неважных событий. Если бы даже это была новая одежда, и та казалась бы ближе и роднее, потому что ее выбираешь сам, а эту приходится надевать за неимением другой. На вешалке висит дождевик, маски нет.
Тело еще не до конца подчиняется, поэтому и приходится прилагать больше усилий, чем это требуется обычно. Как же хочется есть! Так, словно не ел эти две недели, – да я, наверное, и не ел, а получал жидкие смеси через назогастральный зонд. Две недели меня не существовало, две недели работу моего тела поддерживали не люди, а машины, я был практически мертв, если бы… Технологии не стоят на месте, но только вот люди не меняются, а значит, технологии сожрут человечество, поскольку тот, кто не развивается, обречен на вымирание. Правда, надо сказать, в природе есть примеры организмов, застывших в своем развитии, но тем не менее сохранившихся в неизменном виде до сих пор. Только разве это жизнь – существование в форме молекулы ДНК, не проявляющей ни малейших признаков жизни и живущей только за счет паразитирования? Хотя, впрочем, есть и более обнадеживающие примеры: акулы, крокодилы и щитни. Только вот почему-то, думая о людях, я представляю именно паразитирующий вирус, уничтожающий свою среду обитания отходами. И самый главный вопрос заключается в том, что произойдет дальше: погибнет ли клетка под названием Земля и вирусные частицы выйдут наружу в поисках нового места под солнцем, или же некий фагоцит уничтожит зараженную клетку вместе с вирусом, переварив ее в бесконечных недрах своего клеточного тела? Мне становится почему-то страшно от этой мысли.
Выхожу на улицу. Слышу дождь. Выставляю руку, но капли практически не касаются кожи. Провожу ладонями по лицу. У меня борода. За холмом раздается гром, а затем желтые молнии прочерчивают небо.
Храм светится, идет служба. Что-то тянет меня туда, но скорее это не желание приобщиться и причаститься, а научный интерес. Иду по обочине размокшей дороги и думаю о том, что наука и религия – это два явления одного порядка. Религия – иррациональное осознание того, что такое Бог и для чего мы здесь, принятие без объяснения факта, что началом жизни послужило какое-то явление. Наука – попытка рационально объяснить и доказать существование некоего первоисточника начала жизни, получить объяснение того, как всё произошло. Получается, что основное отличие ученого от священника в том, что последний принимает некоторые постулаты на веру, а ученый не принимает на нее ничего, а должен всё осмыслить и проверить, хотя суть их функций идентична – донести до людей знание, которое они считают истиной.
Вхожу в храм. Здесь особая атмосфера, особый дух и особая благодать. Даже мне, человеку сомневающемуся и ничего не принимающему на веру, покойно здесь. Голос батюшки произносит какую-то молитву, отчего шум дождя, проникающий повсюду, уходит на второй план.
В храме темно, и возле икон горят свечи. Прихожан немного. На меня смотрит иконостас с нежно-голубыми
