Писарь земской управы. Прибыл в командировку, чтобы описать все детали убийства, произошедшего у вас.
– А почему не вчера приехали-с? – невпопад спросил староста, – Егор Пантелеевич обещали ещё вчера человека прислать! Жарко же! Труп уже того, пованивать начал. Так мы его вчера закопали к вечеру!
– Как вчера? – удивился я, – Приказано ж было, до приезда уполномоченного труп не трогать!
– Так он у нас под избой лежал-с, – заговорил извиняющимся тоном староста, – Вчера терпели-терпели. Но вонь такая стояла – терпеть нету никакой возможности! А Федос…
Староста кивнул на смешливого белобрысого писаря:
– Весь день с палкой собак отгонял, которые к трупу подойти пытались!
– Да мне что теперь делать? – спросил я старосту.
– Так Федос зарисовал убиенного! – тут же сказал староста, – И свидетели готовы на всё! Мы аж целых троих приготовили! Ваську Кривого, Митрофановну, да Корнея! Вы токма скажите, что с ними сделать надобно? Виселиц у нас нету!
– В смысле, что с ними сделать? – я почувствовал, как у меня начался нервный тик, – Они свидетели?
– Свидетели, – немного испуганно кивнул староста, – Да вы не переживайте, их деревенским сходом назначили, и они согласные на всё! Васька – бобыль, детей нету и не будет. Митрофановна ужо совсем старая – ослепла и почти не ходит, жизнь в тягость. А Корней – шалопут! Но за обчество готов пострадать!
Я размял руками щёки, надеясь утихомирить тик, и произнёс:
– Ведите, показывайте, где вонявший убиенный лежал!
Глава 9. Как разобраться в рисунках
Вони никакой не ощущалось. Лишь трава на месте убийства была примятая. Да затоптано всё селянами. Но я смотрел не туда. Я с удивлением смотрел на бревенчатую стену дома, где были мелом намалёваны какие-то каракули. Если вкратце, то горизонтальная восьмёрка, из которой хаотично торчали четыре тонкие чёрточки, оказалась разрисована вдоль и поперёк.
– Эт-то что? – от волнения я даже заикаться начал.
– А это как раз Федос убиенного нарисовал! – стал объяснять мне староста.
Я сел на какое-то брёвнышко, достал папироску и закурил, поглядывая на каракули. Тварь неодобрительно покосилась на меня, но ничего не сказала. Хотя она и говорить не умеет, конечно, но это не важно. Я поскрёб затылок и проговорил:
– Зовите, Владимир Пантелеевич, своего микеланджело!
– Кого звать? – всполошился староста, – Мы таких не знаем, господин Пентюх!
– Федоса зовите! Пусть объясняет, что нарисовал! А то непонятно ни черта.
– Как непонятно? – Корюх аж руками всплеснул: – Вот же мундир! Иностранный. И пуговицы на нём. Блестящие. Видите?
– А! – воскликнул я, – Эти паучки – пуговицы?
– Какие паучки? – обиделся Владимир Пантелеевич, отчего лицо его ещё больше сморщинилось, а глаза, казалось, ещё ближе съехались
