женился на медсестре, выходившей его в госпитале, куда он попал прямо из адища Курской битвы.
Война, эвакуация, послевоенная разруха. Все время одна с двумя детьми. И все время голод.
В конце сороковых, когда в Украине снова настанет голод, Клава, не выдержав, разделит детей, дочь оставит себе, а сына (моего папу) отвезет к отцу, в сытую Среднюю Азию. Поступок, который она всю жизнь будет считать малодушием, предательством сына.
Пятидесятые – Клавдия Яковлевна выходит замуж за железнодорожного мастера Александра Александровича. «Очень хороший, очень добрый человек», хором скажут все родственники про Сан Саныча.
Я тоже его помню: милый, ласковый дедушка, игравший в клубе железнодорожников на балалайке. Он и рисовал неплохо. В ящике моего письменного стола до сих пор хранится его карандашный рисунок с надписью: «Веселому внуку Кириллочке от дедушки Саши».
Пожелтевший от времени альбомный лист. На нем красноармеец в буденовке и шинели, с винтовкой за плечом едет верхом кромкой моря. Четко и подробно прорисованные детали: шинель, оружие, конь. Восход солнца, трава пробивается сквозь песок, чайки кружат над морем.
Мне почему-то кажется, что Саныч нарисовал сам себя, еще до того момента, как попал плен, а потом в Освенцим, где его кастрировали.
«Странно, – говорил папа, – твоя бабка – женщина с бешеным темпераментом. Ей, может, было больше надо, чем обычной женщине, и тут такой выбор. Кастрат».
Возможно, это страх. Неудачный опыт первого замужества. И Клавдия Попова, у которой священники в нескольких поколениях, делает такой выбор. Тоже монашество в некотором смысле. И тут на арене появляюсь я с Михой.
Счастливый, я уношу своего приятеля, запакованного в большой целлофановый пакет. Я крепко обнимаю Миху, пакет в моих руках шелестит, напоминая море. Я еще не знаю, что оказался в смертельной опасности.
– Как ты воспитываешь сына? – выговаривает бабушка Клава маме за кулисами. – Почему он у тебя такой наглец?! Он выбрал самую дорогую игрушку в магазине…
– Еще раз попросишь у нее что-нибудь! – Из маминых глаз летят молнии. Она берет меня за плечи и встряхивает. – Я тебя убью!
От рук мамы исходит такое электричество, что я понимаю: я погибну прямо сейчас. Еле выжил.
С тех пор прошло сорок лет, но мне и теперь подавай самую большую плюшевую игрушку в магазине. Самого большого белого медведя.
Я иногда, в принципе, даже знаю ходы, как заполучить ее, эту какую-нибудь крутышку. Но все же остерегаюсь: вдруг подует ветер, поднимется над землей на двенадцать метров зеленый ядовитый дым-хлор, и выйдут из него мои искалеченные жизнью, войной, несчастьями родственники, похожие на хтонических существ, и рявкнут на меня замогильным голосом: «Еще раз попросишь что-нибудь! Мы тебя убьем!»
Крым
Сегодня что-то мелькнуло в новостях про Крым. То ли кто-то его снова признал, то ли снова не признал, бог весть.
Вдруг
