– скрюченная груша с растопыренными во все стороны сучьями. Старость пригнула ее к земле, однако весной груша покрывается пышным цветом в знак того, что еще не намерена заканчиать свои дни.
Другой холм оголен. Не так давно здесь волновались колосья хлебов. Но сейчас земля отдыхает, давая жизнь лишь желтой дикой редьке, да высокому лисохвосту, жухнущему на солнцепеке. На макушке холма раскинулось заброшенное еврейское кладбище. За ним присматривают старая женщина, полуслепая собака, да несколько куриц. Надгробия врастают в землю, время стерло с них еврейские письмена, а мертвецов укрыл плющ.
По ложбине тянется белесая дорога. Громыхающие грузовики оставляют за собой облака пыли. У обочины часовенка с образком богородицы, свидетельствующая о том, что когда-то это была сельская местность, которая ныне, разделенная на участки строительным ведомством, именуется парцеллами. И еще кто-то совсем недавно украсил Деву Марию веночком – красными и синими розами из шелковистой бумаги.
По косогорам карабкаются пятнистые козы, ощипывая колючие побеги боярышника. От шеста к шесту тянутcя веревки с развешанным на них разноцветным бельем. Ветер вздувает голубые кальсоны и треплет женские лифы.
Сельская местность здесь смыкается с городом. На границе между ними и стоит часовенка, тут же – огороженное футбольное поле. Улица Гаранта относится к городу. Уже само название (гарант в переводе на русский означает «сорванец», «безобразник». Прим. пер.) говорит о том, что эта улица сплошь покрыта пылью и копотью. Ритмично пыхает фабрика металлоизделий: – эх-пф-рр-а!
На улице Гаранта жил полицейский, звали его Ян Фактор. Он обитал в доме желтовато-грязного цвета, невзрачном, как и весь квартал, несколько десятилетий тому назад выстроенный фабрикой для своих рабочих. В этих домах было множество кладовок, открытых галерей и голопузой ребятни. Из дворов несло острыми подливами и затхлым тряпьем.
Полицейский был высокий мужчина с широкими плечами, на которых сидела круглая, точно глобус, голова. В этой своей голове он вынашивал грандиозный замысел, который держал в строжайшем секрете, знала о нем лишь жена. Она относилась к разряду женщин, к которым обычно обращаются: «Тетка!».У нее были тонкие, плотно сжатые губы, а когда она их разжимала, то приоткрывались бледные, отекшие десны, какие бывают у прислуги, сидящей на хлебе и воде. Лядащая и юркая, она походила на вспугнутое насекомое, мечущееся в поисках спасительной щели. Полицейский прижил с нею двоих детей – придурковатого мальчонку, который вечно сидел на пороге, пялясь на улицу голубыми глазами, и девчушку, тоненькую, как оса, и такую же юркую, как мать; девочке исполнилось двенадцать.
По ночам полицейский патрулировал улицу, его каска блестела в свете единственного уличного фонаря. Он хватал пьяных за шиворот и тряс до тех пор, пока не вытряхивал из их тел строптивость. На воров он надевал наручники и тащил в участок, где пинком отправлял в карцер.
В остальное время,
