открыта: jewelry! Туда!!! Цены? Цены – … $ 2000, $ 5000… В отчаянии я еле ползу дальше, переваливаю холм, благо это теневая сторона, – и вдруг впереди открывается чудесный, серо–мшисто–зеленый и ало–красный, правильный деревянный дворец с длиннейшей оградой вокруг! А у меня, сами понимаете, фотоаппарат остался в отеле…
Словом, я отдышалась на лавке, дошла почти до дворцовой ограды, посмотрела на бесенят на коньках кровли, свернула вправо и большим квадратом вернулась к входу в метро. И там, во–первых, молодые продавцы в ходе какой–то своей торговой акции угостили меня на углу холодным café con lecho, а во–вторых, с досады я дернула и потом пнула ближайшую дверь некой лавки, даже хижины, первого бунгало на Инсадонг – и дверь открылась! Там обнаружились две милые девушки, также попивающие ледяной café con lecho, кондиционер и достаточно дорогие бижу. Купив, по тоскливому упрямству, ровно не то, что хотела, – какую–то аляповатую цветную вьетнамскую брошку и подвеску с нелепым сочетанием мелкого белого жемчуга, темных гранатов и серебряной цепочки с колечками и двумя топазами средней величины, я покинула Инсадонг навсегда.
…Но к приему, который задавал молодой и красивый мэр Сеула, я свято готовилась. Купила серое мягкое платье (хотя продавец настоятельно рекомендовал мне другое, шелковое, в черно–белых кругах); и – светло–серые блестящие туфли–босоножки, открытые, с бантиком, каковых я не могла найти несколько десятков лет, и каких нет просто ни в одной стране мира. А в Корее есть!
Опалы у меня уже были; и все было бы просто блестяще, если бы то новое платье я перед банкетом успела еще и погладить… но я не успела.
Ну и бог с ним. Вряд ли кто – то обратил на это внимание, заметил; куда там! 2500 человек народу! И самого разного, включая совершенно сумасшедших и точно уж мятых йогинь, никого не хочу специально обидеть!
…Приглушенный свет; огромный зал; дорогой шелк, фарфор, мягкий блеск приборов; шикарный концерт; семь перемен блюд; речи, тосты, разнообразие, однообразие большого и важного празднества… платье я погладила только на другой день.
…Когда мы покидали, наконец, Сок Чхо, на высокой палубе дребезжащего и воняющего голенастой трубой бывшего белого парома, и вокруг нас простирался и пенился синий ультрамариновый простор, вверху плавилось солнце, в лица бил горячий ветер, и мы все были словно бы пьяны от усталости, обилия впечатлений и возбуждения, – я старалась удержать перед внутренним взглядом неповторимые краски Кореи, яркие и нежные, чтобы, когда понадобится, удаляться в этот угол души и обретать там мудрое спокойствие, равновесие и красоту.
На улице сейчас – вылитый ноябрь. Все, кто мог заболеть, заболели. Но у меня в душе – прохладный пруд с золотыми и красными рыбами, простые деревянные мостки и поручни, горячий свежий и ласковый воздух, а вокруг пруда – ивы, ореховые деревья, акации, древесный можжевельник, цветы бессмертия и – несгибаемый гинко, символ
