с ума сводящие пластмассовые четырехлепестковые большие розовые розы на необозримой ткани, скрывающей недостроенную стену соседнего шестидесятиэтажника. Белые перчатки рабочих. Серебряные мешочки с цементом. Возмущающая спокойствие чистота, тишина, сочные краски и заботливые голоса дикторов в метро. Неожиданно низкий (от легкого подросткового тельца такого не ожидаешь), звучный, поставленный голос: И – Э – Э! Это они так здороваются. (Голоса им ставят всем, музыке учат всех, с трех лет. И с тех же лет учат таэ–квон–до. Всех). Свежий ветер кондиционеров – и страшная, душная, пылающая, мокрая жара на улицах, по которым только что ходили муссонные дожди. Парочка таких дождей нам тоже досталась. Естественно, как раз в эти дни я забывала зонт. Однако он бы меня и не спас – слабенький, тонкий красный зонтик из Паралиа–Катарини… там ведь нет муссонов.
Промытые небеса наряжаются ярусами разнообразных облаков такой красоты и великолепия, что хочется прямо здесь лечь и начать, наконец, безраздельно смотреть на то, что поистине, первым первенствованием существования и первым первенствованием совершенства, достойно восхищенного, неотрывного любующегося взгляда, – на вечно сияющее, неистово–голубое небо Юго–Восточной Азии.
Использовала этот посконный оборот, дабы не использовать еще худший, патетический – «моей Кореи».
Не моя, нет, не моя. Не суждена. Их культуру с налету не поймешь, она только кажется простой по сравнению с японской или китайской. (Китайцев они, кстати, любят и уважают: старший брат; а японцев, понятно дело, нет). И зной там – не приведи боже, рано или поздно сердце не выдержало бы. Вон как днем шестого августа, единственный мой выходной, – я присела в центре города в пустынном переулочке на скамью под – грабом? акацией? гинко? – напротив какого–то дворика с единственной мыслью: всё. Это конец. Я прямо сейчас тут тихо умру от теплового удара вкупе с инфарктом. (А ведь мне нельзя. Еще дел полно).
И еда корейская ужасна. Не просто несъедобна, но – ужасна. В дрожь приводит даже воспоминание. Съедобны только рыба и чистый безвкусный отварной рис без примесей. И хлеб. (Да, вот хлеб замечательный!)
И платья их национальные совсем не нравятся мне: лиф стесняет, убирает грудь, а дальше, барыней –крестьянкой, пышный колокол, как для будущих мамочек, чтобы тщедушное тельце как – то компенсировать. Ладно.
Словом, не моя. Но какая же красивая, гостеприимная, умная, человечная, музыкальная и цветная, древняя и вместе будущая, обогнавшая наш век, чудесная и несравненная Моя Корея!
…Воспоминания все не приходят в порядок: это от того, что наложились друг на друга совершенно разные события. Между тем они, воспоминания, уже начинают забываться. Опасаясь последнего обстоятельства сильнее, чем первого, постараюсь теперь же изложить, что запомнилось, пусть хоть в относительно верной последовательности.
…Вечером
