только про то, что сам знает.
Какими словами можно окоротить и ослабить силу? Даже силу могучего Президента?
Неужели словами из книги о Розанове?
Рюдигер Сафрански написал книги о Хайдеггере, Ницше и о романтиках, Жан-Франсуа Лиотар повествовал о благородном авантюристе и писателе Андре Мальро, что приезжал на горьковский съезд писателей, – в разгар свального застолья названный Радеком мелким буржуйчиком, поднял тост за перманентного ниспровергателя Льва Давидовича Троцкого: «О нем тут не говорят! Но именно он тут присутствует!». Почти никто не различил слов, кроме женщины, что стояла рядом. А Розанов у меня на страницах снова по-детски пил молоко от вымистой кормилицы-коровы, курил в полнейший кейф от первых классов до самой старости, рассуждал про тайну миквы и заброшенно по-стариковски переживал голод и гражданские распри. Упал в канаву, когда возвращался из любимой им бани. И потом диктовал дочке строки, поглядывал на свечечку: пока горит, Таня, еще на рублик напишем.
Секрет в вечной и неумолчной музыке в душе: звучит, а кто знает?
Меньше всего автор.
И так можно было бы провести дни, еще оставшиеся, помня, что проживать нужно каждый день, как последний. Свободно на холоде, радуясь теплу. Лампадку за правым плечом затеплив.
А что за левым?
И вдруг тот, кто окликнул: «Вступай в партию!», позвал для разговора.
Я впервые видел вблизи настоящего сенатора.
– Знаешь, кто такой бэбиситор? – Он говорил мне ты, когда были вдвоем.
– Тот, кто сидит с детишками?
– Посидеть хочешь?
– И так сижу. Выпечка текста!
– Какого теста?
– Текста!
– За булку о Розанове дали тысяч двенадцать? Два года работы?
– И двадцать лет перед этим.
Да Розанов сам говорил: что за фамилья такая! Ни поэту, ни философу не подойдет! Вот для названия булочной хороша: дурак ты, Розанов. Ты б лучше булки пек!
Сенатор многое обо мне знал.
– Что о человеке говорят?
– О каком?
– Вообще… о человеке!
– Вслед за смертью Бога наступает смерть его убийцы. Человек умер! Стал точкой пересечения силовых линий! Исчерпал ренессансный запас! Гуманизм… это ограничение. Толерантность? – сплошной дом терпимости. Остались одни терпилы! Исчез человечек, как след на прибрежном песке! А чтоб совсем не пропасть, войны готовит. Сверхвера… у каждого своя.
Но Бог умереть не может, теперь нуждается в человечьей защите.
– Слушай сюда! – Он иногда впадал в родное херсонское интонированье. – У меня Горный Алтай за плечами! Охотники постреливают, духов зовут!
– Господин сенатор! – Единственный в таком качестве, которого я знал, был муж смертно влюбившейся женщины с прекрасным женским именем. Она бросилась под поезд. – Я только сказал, что все знают. И почему
