почти за углом! – Он кивнул в сторону заката, чуть южней и дальше начиналась граница.
– Ты его знал? – Референт меня будто допрашивал.
– Родники мне показывал, я крест помогал укрепить. Святое место, говорил, родник от жажды спасает!
– А крестов было сколько?
– Мне показал один.
И что хотел тогда сказать отставной профессионал, только совсем недавно я стал понимать. Он словно что-то неясно знал про меня. И все те, что будто совсем случайно показывались раньше, тоже к чему-то меня готовили.
А отара уже входила в ворота бойни, вагоны к вечеру подгонят к станции – блеянье, крик, мат. И мой голос среди всех. Но ни тогда, ни теперь уже из по-женски раскинувшейся вокруг Москвы, я не знал и не знаю, какое существо или какая система вела в человеческой отаре меня самого.
Партизан один знал, где схроны. Крест… ориентир!
Прямо по верхней перекладине взглядом стрельнуть, – учил меня, – по стволу. Знал, где схрон.
Крест направлен на место схрона.
– Так ты его знал?
– Церкву, говорил, выстроить не могу, хоть родничок спасу.
– Сочувствую… – Референт еще раз искоса посмотрел. – Сейчас криминалиста в отделе подхватим и туда.
Я не сказал, что зимой послал брату Борису деньги, чтоб покупал кагор Хранителю родников, тот отмечал церковные праздники – Рождество, Крещение, Пасху. Доживал в доме престарелых, из красного кирпича вечная постройка земской школы. Смерти доглядал, как говорил на своем странном наречии, один среди восемнадцати бабок, впадавших каждая по-своему в приблизившееся девчачье детство, – дружили, раздруживались, все вместе не любили одну, что раньше была учителкой.
А в похмелье после кагора старик начинал странно повествовать про тайный схрон, где может быть золото! Семьдесят лет, мол, служил преданно – теперь свободен.
Болтал с пьяных глаз.
– Давно его не стало? – Мы ехали с Референтом вдвоем по безлюдной дороге. Криминалиста не нашли, уехал жениться. Только пыль позади, куда-то стремящийся поток саранчи бил в лобовое стекло.
– Пасечник через день ходил, в прошлый раз не было. Думаешь тут все тихо? Только один козел-Власов?
– Родники берег.
– Весной в схрон провалился, в больницу отвезли, после укола странное стал говорить. Родник… крест, ориентир!
– Крест всегда на восток.
Я вспомнил, что Партизан говорил, что водица еще потребуется! Еще война будет! Потом он уходил куда-то далеко – за Потудань, за Северский Донец, на Маныч, до самых днепровских порогов, где была Сечь. А теперь там бетонная плотина и пивные ларьки. Будто бы ждал какую-то вечно справедливую войну-чуму – партизаны никогда не переведутся. И меня звал: пойдем – вольная воля. Не любил ни Сталина, ни Хрущева, ни Брежнева.
А на всех остальных только рукой махал.
И всегда крест выставлял строго в одном направлении.
Я тогда камни бросал в чавкающую и вмиг глотавшую
