не проходит, как тот умирает в страшных мучениях. Как именно желаете казнить преступниц?
– Ваша милость, за вами выбор, но нижайше прошу казнь не затягивать и не делать ее публичной. Дело получит огласку, и тогда жди неприятностей из Варшавы.
– Хорошо, пусть будет деревянный короб, чтобы колдуньи прочувствовали, как это – быть живьем похороненными.
– Как вам будет угодно. – Палач поклонился. – Вдвоем в коробе они протянут меньше времени.
– Все, уходи и занимайся подготовкой казни.
Каменный мешок с узким окном-бойницей, через которое разве кошка может пролезть. В углу голый деревянный топчан, на нем сидит безоружный казак Данила. Он неподвижен, как статуя, и лишь иногда скрипит зубами от бессилия, от невозможности что-либо сделать для спасения любимой, и ходят желваки от горестных дум и ярости, переполняющей его.
– Данила! Как ты там? – послышался виноватый голос из-за двери, и Данила узнал Петра, своего побратима.
– Твоими молитвами, Петро! Отдыхаю, на звезды смотрю через окошко. Люльку бы запалил, да табачку нет! – со злостью произнес Данила, не поворачивая головы.
– Все давно уже кончено, Данила. Отмучилась Христя – прими, Господи, ее грешную душу!
Данила сжал зубы с такой силой, что они заскрипели, его тело налилось чугуном, он ощущал, как затвердели все жилочки, как наливается тело невероятной силой. Но что эта сила против толстой дубовой двери, которую только тараном можно взять, и каменных стен?
«Христи нет? Больше не увижу ее красивое личико, не услышу ее звонкий голос, не буду гулять с ней ночами возле Припяти? Не будет у нее от меня детей, двух мальчиков и двух девочек? НИЧЕГО ЭТОГО У МЕНЯ НЕ БУДЕТ?!»
– Не обижайся, Данила, на ее милость – не гневи Бога! Она о тебе заботилась, когда спровадила под замок. Наделал бы глупостей, испаскудил бы себе жизнь. Сейчас уже ничего не поделаешь, душа Христи отлетела… – Петр закашлялся, явно пребывая в замешательстве. – Словом, душа ее попала куда следует… Ведьма она или нет, мне неведомо, но ребеночка своего, малого, что от паныча прижила, удавила собственными руками! Так что вина ее и грех – огромные!
– Не мели языком своим о том, что выше твоего разумения! – не сдержался и гневно выкрикнул Данила.
– Могу и помолчать – больно мне надо! – обиделся Петр. – Ее милость в полдень велели карету готовить в обратный путь, на рассвете я тебя выпущу.
Кровь бросилась Даниле в голову, но он взял себя в руки, – ведь если он будет лаяться с побратимом, ничем хорошим это не закончится. Злость, сила сейчас ему не в помощь, тут хитрость нужна.
– Прости меня, Петро! Все уже свершилось, видимо, на то была воля Господа нашего! Помянуть бы душу несчастной Христи, да нечем!
– Подумал я о тебе, Данила, поэтому пришел не на рассвете, как пани Мария велела, а сразу после полуночи. Принес я баклажку доброго вина, так что помянуть есть чем. Вот только поклянись, что, если открою дверь, ты не покинешь башню до рассвета.
– Тю,
