с шумом от одновременной работы десятков ленточных пил. Выхаркивая вяжущую язык алую субстанцию на внутреннюю сторону маскарона, я попытался протянуть свою кисть к театральному помосту, но мышцы предательски отказывались слушаться моих команд. Рука оставалась недвижимой.
Девушка рисовала своим голосом пассажи, с каждой секундой становившиеся все менее отчетливыми – шум внутри моей головы нарастал, отдаваясь болезненными вспышками в слезящихся глазах. Склонив голову, она отпустила микрофон из пальцев и сомкнула свои губы, но ее голос по-прежнему витал в зале, постепенно видоизменяясь и обращаясь в дисгармоничную какофонию. Певица спрыгнула с подмостков в оркестровую яму, перелезла через ее барьер и, изучая меня подобно охотнику, поймавшего в свой капкан ранее не видимую им зверушку, медленным шагом продолжила свое шествие к телу, находящемуся в агонии. Сцена скрылась за бархатным занавесом.
Ее рука, как и на сцене прежде, была вытянута по направлению ко мне. Я пытался разглядеть черты лица, но это оказалось непосильной задачей – с приближением ко мне ее лик видоизменялся, вторя моему головному убору из камня. Единственное, что оставалось неизменным – это ее неподвижные глаза, испытывающе сверлящие мой маскарон.
Несколько шагов, и изначальные метаморфозы, затрагивающие только лицо девушки, также распространились на ее стан и члены. Белоснежная кожа начала покрываться сочащимися желтоватой сукровицей гнойниками. Одеяние певицы пришло в движение, – казалось, что под ним ползают сотни личинок мух, вот-вот готовых общим натиском вырваться из заточения атласной материи. Язвы начали разрываться, от чего ошметки измазанной ихором кожицы падали на ковровую дорожку, оголяя новоявленную оболочку певицы – вороной хитин. Швы платья лопнули, былой наряд упал ей под ноги, а на свет показались несколько пар конечностей членистоногого, произрастающих морионовой костью из ребер. Остановившись в метре от меня, она вскинула клешни ввысь, а над ее плечом показалось продолговатое жало, покачивающееся из стороны в сторону на манер кобры, заслышавшей трель флейты.
Нестерпимый шум отступил. Я вновь услышал кристально чистое пение, наполняющее мое нутро спокойствием. Острие хвоста певицы замерло. Я оскалился обезображенной улыбкой.
Резкий удар пришелся меж моих глазниц, от чего я упал навзничь. Песнь угасла, а на ее место пришел треск идущего трещиной камня.
II
Я – кровь от плоти сотни предшественников, таких же беспокойных душ, променявших радости беззаботной юности на размытые видения, всплывающие в объятом лихорадкой сознании пред рассветом.
Языки пламени с жадностью оголодавшего стервятника сжирали все, что могло бы стать уликой о моем былом пребывании среди смертных. Кидая в костер книги, пластинки и видеокассеты, временами я цеплялся взглядом за знакомые имена, присутствующие на многочисленных обложках трудов как моего, так и чужого
