мать.
– У меня чистые, мам! А Сашку я просто пихнул, чтобы не болтал лишнего. Не бил я его.
– Лишнего?
Андрей нахмурился. Вдаваться в подробности не хотелось, но надо говорить, раз уж начал, мать не отстанет. Иногда он даже жалел, что матери до всего есть дело: до его оценок, до разбитого колена, до чистоты его рук. На того же Сашку, да что там, на почти всех ребят из его класса взрослые почти не обращали внимания. Поел, да и ладно, иди, своих забот море.
К счастью, на кухне уже никого нет, только бельё, матерью забытое, булькало в выварке. Андрей нарочно долго мыл руки, надеялся, что мать отвлечётся, забудет, о чём шёл разговор. Но когда она забывала? Стоило вернуться в комнату, как прозвучало грозное:
– Ты не ответил.
– Да глупости, мам. Сашка говорит, что наш папа не на фронте погиб.
Андрей отвечал ровным тоном, берясь за ложку. Потянулся к куску хлеба, оставшемуся от завтрака.
– А ты? – таким же ровным тоном поинтересовалась мать.
– А я что? В зубы я ему дал, – неохотно признался Андрей. – Написано же на плакате: «Не болтай». Вот пусть и не болтает.
Аида Осиповна покачала головой, но больше ничего не сказала. Потянулась за противнем, который каждое утро убирала на шкаф, подальше от глаз Андрея. На противне маленькие подушечки из муки и сахара. Она делала их вечерами, а днём продавала на рынке, чтобы хоть как-то сводить концы с концами. Андрей твёрдо знал, что таскать конфеты нельзя. Если он их съест, у матери не будет денег, чтобы купить ещё сахара и муки. И чего-нибудь к завтраку и обеду. Потому что на две их иждивенческие карточки не прожить. А у них, в отличие от соседей, даже огорода нет. Комнату-то им выделили, а землёй кто сейчас поделится? Да и не успело бы ничего вырасти, даже если бы дали им клочок суровой сибирской земли. Аида Осиповна молча выбрала самую пухлую подушечку и так же молча положила её на стол перед сыном. Не замечая или стараясь не замечать, что со вчерашнего вечера конфеты слегка «похудели». Андрей знал, что нельзя есть подушечки, предназначенные на продажу. Но ведь можно их облизать, не уменьшив общего числа.
– От Вовки письмо пришло, – сказала мать всё так же спокойно, но Андрей тут же вскочил, забыв и про недоеденный суп, и про конфету. – Да доешь ты сначала. Хорошо всё. Жив, здоров.
Но Андрей уже не мог думать ни о чём другом. Схватил затрепавшийся по дороге треугольник, быстро развернул и начал читать. Оба брата на фронте, сражаются за нашу родину. И только он, самый младший, дома. И даже сбежать на передовую нельзя. Далеко бежать-то придётся из Сибири. Да и как мать оставить? Вот и Вовка пишет, что он, Андрей, теперь за старшего в семье, пока Борька не вернётся. А вернётся он только, когда фашистов разгромим. Но это скоро, наверное. Можно потерпеть.
Андрею и на фронт очень хотелось, ведь читал же он в газете про детей полка. И старшим быть ему нравилось. А то всегда младший, надоело уже! Хотя Андрей знал, что самый любимый. Мать сама про него говорила «моё позднее счастье». Когда думала, что Андрей давно спит и не слышит.
