и колючками, но тропа упрямо шла вверх, а это сейчас было самое важное.
Очень хотелось пить, окунуться в огромный океан сильных волн, проглотить ледяной кусок арбуза или хотя бы сделать глоток воды. Но концентрация цели была столь высока, что он не видел ничего, кроме серой каменистой тропы под ногами. Темнота наступала неожиданно, и провести это время здесь ему казалось во сто крат мучительнее.
Тропа напоминала лабиринт с невысоким плотным кустарником, чуть выше его плеч, без начала и конца. Он плохо помнил, как попал на нее, продираясь сквозь острые нагромождения чего-то шершавого и склизского. Помнил только, как шел вдоль огромной расщелины, и вдруг наступила тьма. Резко, внезапно. Только что было светло, – и сразу кромешная тьма.
Сначала он подумал, что вдруг ослеп. Тер глаза, пытался рассмотреть свои руки, поднося их к самому носу. Все было тщетно. Оставаться на месте было глупо. Одно неверное изменение корпуса, – и можно было легко угодить в расщелину, а за жизнь он еще хватался. Тогда он повернулся, как ему казалось, подальше от опасности, и зашагал в сторону. «Слепые идут по свету», – всплыла в его в голове неизвестно откуда вытащенная мозгом фраза. «Слепые идут по свету», – крутилось ритмично в такт шагов в сознании, хотя ритм тут, скорее, задавали шаги, – сначала осторожные, местами спотыкающиеся, с паузами, неровные, но постепенно более уверенные, словно сплетшиеся с ритмом слов.
Тишина тьмы оглушала, она даже, пожалуй, сбила бы его с ног своей неподвижностью, но эти слова спасали его разум. «Слепые идут по свету, по свету, по свету». Внезапная мысль остановила его. По свету. Все показалось ему вдруг таким абсурдным, что он звучно расхохотался. Как же они могут идти по свету, если ничего не видят? Мозг требовал разрядки, и нелепый хохот дал некоторое облегчение.
Вдруг ему показалось, будто кто-то стал медленно тянуть вниз поверхность под его ногами, как ковер. Хохот тут же иссяк, но движение почвы не прекратилось. Впервые за все время послышался шорох, будто гравий равномерно скользит по откосу. На секунду он замер, и тут же кинулся прочь, уже не разбирая дороги. Так он попал на тропу.
Вконец измученный от беспорядочного бега, падений, порезов, он рухнул на плотную ровную поверхность, как вдруг тьма исчезла. От неожиданности перехода он резко сел. Поглядел на свои руки серовато-бурого от пыли и крови цвета, огляделся и некоторое время просидел так без всяких мыслей.
Глава 2
Внезапный свет оглушил его. Словно кто-то повернул невидимый выключатель, регулирующий день и ночь. Но этого выключателя не существовало, это он знал достоверно.
Он оглянулся вокруг и медленно встал. После бега вслепую по зарослям рубашка во многих местах оказалась продранной и болталась лоскутами. Штанам повезло больше: плотный материал был лишь кое-где процарапан. Но больше всего саднили руки. Он поморщился. Хорошо было бы промыть порезы от пыли, но бутылка с водой осталась в потерянном где-то в колючих кустах рюкзаке. Он знал, что на подступах к горам были родники, но ни карты, ни прежней дороги у него теперь не было.
Жажда становилась все ощутимее, а солнце еще стояло почти в зените, поэтому он заставил себя встать и идти. Куда? Это сейчас не имело значения.
«Идя прямо перед собой, далеко не уйдешь1», – словно издевкой вдруг выдал мозг. Он усмехнулся.
Перед глазами на мгновение возник образ смеющейся тетки. Все детство и юность она провела рядом с бабкой, которая рассказывала ей бесконечные истории. Когда родился Семен, тетка повторяла ему те из них, что запомнила сама. Что-то ему нравилось, и он нарочно повторял эти слова, пока не запоминал точно, а что-то, должно быть, оседало в голове само, чтобы потом всплывать из ниоткуда и снова уходить в забвение.
Саму бабку Семен не помнил, но о ней много рассказывала тетка. Маленькая, сухая. Тонкие седые волосы и очень живые глаза среди множества глубоких морщин. Она любила греться на солнце. В эти моменты она закрывала глаза и замирала. Даже дышала, казалось, реже. В детстве тетка очень боялась в такие моменты, что бабушка умерла. О чем она думала, погружаясь в солнце, – осталось тайной. Как тетка ни пыталась выспрашивать, бабка лишь молча качала головой, словно соглашаясь с какими-то одной ей известными вещами. Посидит, покивает и снова начинает разматывать бесконечный клубок своих историй. И хоть голос ее стал немного скрипеть с возрастом, она всегда говорила красиво. Это умение находить точные слова стало потом навязчивой мыслью и даже легкой завистью для тетки. Бабка добродушно смеялась над ней и говорила, что слова эти большей частью не ее: их придумали другие люди, которые и сочинили все эти истории. Тетка ей не особо верила. Всем было известно, что тексты составляет специальное управление Интеллекта. Разве могут простые люди знать столько разных вещей да еще подобрать для них такие красивые слова? Но кто бы их ни написал, – они звучали необычно, интересно, хоть иногда и очень нереально.
Бабкины
А. де Сент-Экзюпери «Маленький принц»
