Если раньше он служил средством аргументации (создавал представление об общих условиях, в которых помещалась изучаемая реальность) и отчасти включался в исследовательское поле в целях интерпретации, то в рамках микроистории прозвучал призыв обратить внимание на многообразие опыта и социальных представлений, с помощью которых люди конструируют мир, т. е. речь шла об отказе от глобального контекста в пользу реконструкции множества контекстов. «Зачем упрощать, когда можно сделать более сложным» – эти слова стали своеобразным девизом микроистории. В рамках нового направления упор был сделан на локальные действия, чтобы показать проходы и лазейки, которые оставляет открытыми любая система вследствие общей несогласованности, т. е. было предложено двоякое прочтение социального контекста. С одной стороны, его оценивали как место, где «странный» с виду элемент нормализуется и обретает скрытый смысл и когерентность системе. С другой стороны, «конструировался» контекст, в котором внешне аномальное или невнятное действие могло быть осмыслено только тогда, когда выявлены несоответствия социальной системы, казавшейся унитарной [Леви, 1996. С. 181–182].
В-четвертых, было пересмотрено понятие масштаба исследования, который становится средством особой стратегии познания. Изменение фокусного расстояния означало изменение не только размеров, но и формы и содержания объекта исследования. То есть важен не выбор того или иного масштаба, а сам принцип его изменения. Кроме того, масштаб выступает как важная характеристика контекстов социального взаимодействия [Леви, 1996. С. 185; Ревель, 1996а. С. 239–242, 246–247, 252].
Вместе с тем нельзя не учитывать, что микроистория с ее интересом к небольшим историческим объектам ставит перед исследователями и методологическую проблему генерализации собранных сведений и наблюдений, способа включения изучаемого объекта в более широкий социальный контекст (см.: [Ковальченко, 1995а, 1995б]). Отсюда критика мнимой неспособности микроистории к теоретическим обобщениям в силу того, что она занимается «мелкими» историческими предметами, а не «крупными», к которым относятся вопросы структуры общества и политической истории в целом, т. е. происходило смешение масштаба предмета познания с масштабом перспективы познания.
Микроистория поставила под вопрос иерархию как объектов исторического исследования, так и задач исторического познания. Очевидно, что не существует каких-либо непреодолимых противоречий между «малой» и «большой» историей. Приверженность к бытовым деталям и к истории локального общества никоим образом не исключает выхода как на масштабные исторические взаимосвязи, так и на обсуждение общих исторических проблем.
Еще Зигфрид Кракауэр в 1969 г. отметил, что лучшее решение в плане примирения микро- и макроистории было предложено Марком Блоком: постоянное «лавирование» между ними. Из этого Кракауэр выводил «закон уровней» (дискретности реальности): никакое
