style="font-size:15px;"> Над униглассом возникает подробное голографическое изображение, показывающее несколько уровней надо мной и подо мной, и мое местоположение отмечено мигающим красным маячком. Маленькая пиктограммка спрашивает: куда?
Детальность потрясающая, у меня просто челюсть отвисает. Я видела прототипы чего-то подобного, когда с отцом ездила на ярмарки в Шанхай, но по сравнению с этой штукой они как детские трехколесники рядом с «Харлеем».
– Ух ты! – говорю я. – Спасибо.
Стекляшка издает тройной гудок и говорит высоким механическим голосом:
ЭТО ТЫ ЕЩЕ НИЧЕГО НЕ ВИДЕЛА.
Я чуть ее не роняю – секунду отчаянно жонглирую, пока не ловлю ее обеими руками.
Эта штука только что со мной заговорила? – едва не выдаю я. – Аври, ты здесь представитель всего своего столетия. Капитан Красавчик тебя примет за полную дуру. Соберись!
– Как бы не умнее меня была эта штука, – говорю я вполголоса.
– НЕ ПЕРЕЖИВАЙ, ХОЗЯЙКА. ТЫ ВСЕГО ЛИШЬ ЧЕЛОВЕК.
– Я не с тобой говорю.
– Я ПОСЛЕДНЯЯ МОДЕЛЬ, ТЕХНОЛОГИЯ НОВОГО ПОКОЛЕНИЯ, ТАКИЕ ТОЛЬКО В АКАДЕМИИ ЕСТЬ, – парирует унигласс. – Я В СЕМНАДЦАТЬ РАЗ УМНЕЕ ЕГО. И В ТРИ РАЗА КРАСИВЕЕ. ТАК ЧТО РАЗУМНЕЙ БЫЛО БЫ ГОВОРИТЬ СО МНОЙ…
– Беззвучный режим, – командует Тайлер.
Унигласс тут же замолкает, а я смотрю на парня, сидящего в изножье моей кровати.
– Мой прежний прибор, – поясняет он со своей неотразимой улыбкой. – У него доступ только к информации в архивах Академии, но это лучше, чем ничего.
– Это потрясающе, – говорю я. – Они все… они все так разговаривают?
– Не в точности так. Операционная матрица старых моделей была снабжена «личностью». Сейчас так не делают – техники не могли с ними справиться. Так что честно предупреждаю: эти модели немного глючные. И в каком-то смысле вечно жизнерадостные.
– Я думаю, мы поладим, – говорю я. – И… и от всей души тебе спасибо.
Знак внимания, когда ты никого не знаешь, подобен глотку воды в пустыне. А парень закусывает губу от какой-то… неуверенности?
– Так вообще как ты тут? – спрашивает он.
Я смотрю на унигласс, на мигающий прямоугольник: Куда?
– Нормально, – отвечаю наконец.
Решила ограничиться физическим состоянием, потому что мы недостаточно хорошо друг друга знаем для откровений вроде: «мне страшно и одиноко, и будто мне мало этой реальности, мозг выдумывает свои версии, и мне трудно отличить явь от глюков».
Это уже для третьего-четвертого свидания подходит, да?
– Слабость некоторая, – продолжаю я, садясь рядом с ним на кровать. – Усталость. Я так долго пробыла на «Хэдфилде», что никто теперь не знает, в каком состоянии мне полагается быть. Не знаю, опасно ли это и сейчас, но в те времена, когда мы стартовали, долго в Складке нельзя было находиться. Начинались галлюцинации, паранойя…
И я осекаюсь,
