немного выветрился, но это не помогает, у нас в лифте нет вытяжки, и вонь по полчаса держится.
– Давайте отвлечемся. Из того, что вы говорите, ничего не следует, а у меня еще много работы.
– Как это ничего не следует? Вы что, вообще ничего не понимаете?
Боревич вздохнул и закатил глаза.
– Безногий после того, как вломился ко мне, на лифте не спускался. Никуда он не сбежал, – продолжала я.
– Может, он по лестнице спустился.
– Вы когда-нибудь ходили по лестнице на одной ноге?
– Если он настолько инвалид, то как он мог выломать дверь вашей квартиры?
– Хороший вопрос. Вот вы у него и спросите! А я утверждаю: он у себя. Вы должны и ему выломать дверь.
– Без ордера не могу.
– Ну так еще раз говорю: получите ордер.
– Я, конечно, запрошу ордер на обыск, но боюсь, что прокурор потребует доказательств или хотя бы достаточно серьезных косвенных улик.
– Прокурор-шмокурор.
– До свидания.
Боревич поклонился и ушел. Бросил меня. Все меня бросили. С разбитым зеркалом, разбросанными по полу книгами, незакрывающейся дверью, затоптанным мундиром Хенрика и кастрюлей пригоревшего супа. А ему бы это не помешало. Он бы и подгоревшее ел и нахваливал. Сказал бы, что вкус такой… оригинальный. При всех достоинствах Хенрика одно меня в нем поражало: он был жутким обжорой. Ел что угодно и сколько угодно. И на его безупречной фигуре это никак не сказывалось. Не то что какой-нибудь Боревич. Вот что значит бездарный подражатель.
До меня, конечно, доходили нелестные отзывы о полиции, но мне все-таки трудно было поверить в беспомощность моего старшего оперуполномоченного. Интересно, что это значит в их иерархии? На уполномоченного не похож, на старшего – и подавно. Может, оперуполномоченный – это который еще и поет в опере? У нас в клубе для пенсионеров был такой курс, мы учились писать посты в интернете. У меня в общем и целом неплохо получалось. У других – по-разному. Мне даже удалось познакомиться с одним богатым африканцем, оперным певцом. Он хотел перевести свои громадные сбережения в Европу, и ему требовалась помощь. К сожалению, преподавательница запретила мне с ним переписываться. Обозвала его жуликом и прощелыгой. А потом курсы кончились, и наш с певцом контакт прервался.
Так или иначе, время шло, а мое имущество все еще оставалось в руках безногого. Я не могла с этим смириться. К счастью, он не сбежал, а значит, не растратил деньги. Надо до него добраться, и поскорее. Вдруг к нему кто-нибудь явится. Тот, кто захочет купить мои вещи. Барыга. С двоими мне не управиться. А на Боревича полагаться нельзя. Ордер, прокурор, бюрократия.
Надо действовать. На кухне я взяла нож – тот самый, которым резала овощи. Я не собиралась его использовать, но глупо же заявляться к преступнику и угрожать ему, будучи совершенно безоружной. Нож я вымыла, чтобы на потенциальном орудии преступления не висела картофельная кожура и огуречные ошметки, отчего оно выглядело бы жалко, и уверенно шагнула в коридор. Никакого плана у меня не было. В руке
