рядом одну на другую, как полководец, собравший в кучу доспехи повергнутых врагов.
Питер отошел к камину и снова сидел к ней спиной, разговаривая с обступившими его ребятами.
Трудно было противостоять толпе, увлекавшей ее за собой. Она дала потоку ребят довести себя до дверей столовой, по вощеному паркету коридора к главному входу.
Мимо нее, на ходу крепко пожав ей руку, прошел Джим Макналти. Преподаватель истории, как и Питер. Лысеющий, с белой монашеской тонзурой и печальными глазами, специалист по Средневековью, он был первым учителем, которого много лет назад пригласил в школу Питер. Они не виделись целое лето – у него был домишко на побережье, и каждый год пару месяцев он проводил там. Она очень обрадовалась ему, встреча со старым другом Питера принесла душевный покой.
– Джимми, как же я рада тебя видеть! Бедняга Эд.
– Да. Ужасно. – Он покачал головой. Потом внимательно посмотрел на нее: – Дорогая, у тебя все хорошо? С Питером все в порядке?
– Да! Да, конечно! – ответила она удивленно. Я плохо выгляжу? или Питер? – Все прекрасно! Увидимся сегодня?
Он чмокнул ее и быстро скрылся, прежде чем она успела сказать что-то еще.
Рут очень любила слушать хор мальчиков в Дерри, хотя ей и приходилось прятать слезы, когда они пели «Слава солдату», «Однажды в граде царя Давида» или даже «Дудочку Полли-Уолли». Она прекрасно понимала, как это глупо – рыдать над «Полли-Уолли» или «Джимом у Джози», но ничего не могла поделать. Сегодня вечером, после того как Питер произнесет приветственную речь, они тоже будут петь. А она опять наверняка расчувствуется. Такой уж сегодня день, чуть что – в слезы.
Они полюбили свою жизнь здесь всей душой. А теперь Дерри словно ускользает от них.
Много лет она преподавала – подтягивала отстающих. Ее страсть к грамматике и пунктуации помогала не падать духом, когда приходилось вдохновлять угрюмых мальчишек или читать их кошмарные сочинения о Петрарке, домашних питомцах или глобальном потеплении. Перед уроками она покупала шоколадное печенье. Оно помогало немного сократить дистанцию и подступиться к строптивым ученикам.
Но больше всего ей нравилось помогать в школьном лазарете – сразу чувствовала себя нужной и знающей, светилась добротой и заботой и звенела всеми струнами имени Флоренс Найтингейл[2], которые удавалось найти в собственной душе. Ей нравилось суетиться, разносить стаканы с имбирным лимонадом, не забывая положить в каждый соломинку, обрезать корочки на тостах и для настроения украшать поднос вазочкой с цветком. Ей было совсем не трудно быть терпеливой с приболевшими мальчишками. Она резалась с ними в карты, часами читала «Остров сокровищ» или истории о Шерлоке Холмсе. Меряла им температуру, болтала о разной ерунде, отвлекая их разговорами, пока они сидели с градусником во рту, уставившись на нее. Забавно, как ее привычная скованность совершенно исчезала в эти минуты.
Порой, когда рук не хватало, ее просили подменить кого-то в ночную смену. Она никогда не отказывалась. Сидела с больным пацаном,
Знаменитая сестра милосердия.
