я и хотел избавить тебя от страданий, – сказал он, – я просто не попал. Да и Морохир, этот гадёныш, мне не нравился никогда. К тому же, у меня оставался тогда последний заряд, и я не хотел рисковать.
Эльф долго молчал, а затем, не говоря ни слова, снова выпил.
А потом они выпили ещё, затем ещё, и ещё, и ещё немного, затем начали болтать и проболтали так до самой темноты. Они не торопились, никто из них не видел смысла соваться к селянам на ночь глядя, несмотря на то, что в этих тихих краях было относительно безопасно. Одни боги знают, что творится в головах простого люда, когда наступают сумерки.
К тому же, все трое уже изрядно перепились, а ещё им нужно было отметить победу, потому средства господ казначеев начали осваиваться, как нельзя лучше. Товарищи выпили за удачу, за храбрость, три порции отошли и на пол, в память о погибших, в особенности, о Штраухе и его ребятах.
Потом битый час наёмники разбавляли местный чистый колорит своими радужными рассказами о пролитой крови и былых проделках. Истории всех троих блистали интересными моментами, некоторые – даже вполне забавными, но светлого в них не обнаружилось ни на грамм. Так что исчезла даже до сих пор завывавшая музыка.
Корчмарь не стал ничего говорить, он просто оставил не раскупоренную бочку пива на столе, сгрёб в ладонь оставшиеся за сегодня деньги и ушёл спать. Остальные же просидели в крепком подпитии до тех пор, пока сон не сморил их окончательно.
***
Внезапные признаки беды отрезвили всех, сразу, за одно мгновение.
Наёмники быстро двигались по тропе, подставляя лица шуршащему в поле ветру, старательно избавляясь от магии хмеля. На улице ещё было темно, только-только начало светать, и тело, покидая помещение, ощущало на себе очень много…свежести. Желание побыстрее вернуться обратно и завернуться калачиком, чтобы экономить тепло, казалось непреодолимым.
В таких случаях лучше всего широким шагом двигать по делам, пока на сердце не порхнуло осознание их полной бесполезности. И сейчас товарищи молча шествовали по тропинке среди уже подросших зелёных ростков пшеницы к небольшому ответвлению от своей судьбы, чтобы набраться там новых сил. По крайней мере, так они считали.
Первым на странный ворох запахов обратил внимание чуткий медвежий нос. Вальдман остановился, принюхался, попытался распробовать отдельные нотки в воздухе, но полевой дух сбивал голову с толку.
– Что-то не так, – заключил он.
– Что именно, Вальдман? – спросил Даэвин.
Глаза верберда беспокоили эльфа, они вообще всегда были странными, но сейчас…
– Не знаю, – продолжал Вальдман, – Пахнет…недобро.
– Ничерта не чую. – отрезал Грод, – проклятая пшеница перебивает все запахи.
Какое-то время они спокойно стояли на тропе, лишь чуть-чуть дыша и держа руки на рукоятях клинков.
– Псина, – отозвался гоблин.
– Ага, – подтвердил Вальдман, – метрах в трёхстах отсюда.
– И
