сказал, – рявкнул хозяин так, что дрогнули стекла.
Паша поднес ковш ко рту и глотнул прохладной воды. «Вкусно как?» – поразился он. Даже после выпускной гулянки, когда отходил с жуткого похмелья, не казалась ему вода такой сладкой. Сам не заметил, как допил всю. Опустил ковш, и словно волна прошла по телу. Он ощутил в себе такую силу, что даже оробел.
– Ох, ты? – выдохнул гость.
– Почуял? – не то спросил, не то подтвердил дедок ехидно.
– Не все, еще давай, – он снова кивнул на ведро. Второй заход Павел сделал уже без страха. Но вода показалась ему уже другой. С легкой горчинкой, и вдарила в голову, как свежая брага.
Однако дурман прошел, а в голове закрутились мысли, чувство было такое, словно давно забытое что-то вспомнил, и сейчас вертится в голове ответ и вот-вот отыщется.
Третий ковш набирал с опаской. Предчувствуя. Да и советчик его построжел.
– Вот, Паша, самый главный миг. До дна выпить нужно. Как бы тяжко ни стало. До дна.
– С Богом, – благословил он.
Причину напутствия осознал, едва глотнул. Вкус не поменялся. Только с каждым глотком менялось в душе у паренька. Горесть появилась, или печаль. Но совсем невмоготу стало к середине. Потекли невольные слезы. Да что потекли, ручьем хлынули. Грудь сдавило такой болью, что и никаких сил терпеть. Однако зажал ручку, так, что хрустнули костяшки пальцев, зажал, но осилил. Схлынул морок. Исчезла боль и тревога. Пришло понимание. Чего-то важного, такого, чему и названия нет.
Павел взглянул на благостно улыбающегося старика: – Ну что, дед Иван? Выполнил я урок?
– Выполнил, – согласно кивнул тот. – Молодец. Да и то сказать, пора мне уже. Напоследок вот что скажу. Сам все поймешь. Понемногу спознаешь. Но помни, не я один такой. А вот крестника его, ты обязательно когда-никогда встретишь. По отметине его признаешь. Тогда и будет твой день страшный и для кого-то последний. Для кого? Мне неведомо. Что суждено, то и будет. А пока ступай, Павел, ступай с богом.
Он встал и легко, но словно касаясь лучиком света, перекрестил гостя. А Павел понял, что ни спрашивать ни о чем, ни говорить с ним дед больше не будет. А лучше для всех, чтобы ушел он из этой хитрой горницы как можно скорее. Он встал, развернулся и в два шага вскочил в темные сенцы.
Солнце ударило в глаза, ослепило. Прикрыл глаза ладонью, а когда убрал, увидел, что нет вокруг ни домов, ни огородов. Стоит Паша посреди луга и глядит на скошенную траву.
Повернул голову. Сколько хватает глаз, только поля и редкие березовые околки. И никакого намека на деревеньку.
«Заснул, голову напекло, вот и привиделось, – облегченно выдохнул летчик.
– Тоже мне Илья Муромец», – усмехнулся он чудной истории. И тут приметил столб пыли, поднятый подскакивающей на колдобинах полуторкой. Он сорвался и побежал к дороге, огибающей поле, размахивая руками и крича водителю.
Три часа в кузове, ночь в комендатуре
