физики. «От восьми до девяноста восьми лет», – прочла Берта и с удовлетворением решила: в самый раз! Она раскрыла коробку и присвистнула. Чего там только не было: резисторы, светодиоды, микрофон, провода! До самого вечера Берта собирала схемы и каждый раз не могла сдержать радостного возгласа, когда собранный ею прибор начинал весело подмигивать индикаторами. Настоящее чудо, потому что обычно у нее никогда ничего не получалось с первого раза. «Путь к тенистым терниям лежит через горячие звезды», – любила повторять она.
С помощью ультразвукового дальномера Берта измерила расстояние от стены до стены, от стола до стены, от кровати до стены, от стула посреди комнаты до стены; термометром измерила температуру в погребе, стакане с чаем, собственной подмышке, недавно политой грядке с луком, замороженном пельмене и на солнечной стороне двора, где росли огурцы; люксметром – уровень освещения на улице, под кустом смородины, в комнате с включенной и выключенной лампой, снова в погребе; шумомером она развлекалась дольше всего: кричала, рычала, шептала, скрипела и пела, просила Мирту что-нибудь рассказать, а птиц во дворе – щебетать громче.
К вечеру у нее голова закружилась от измерений.
– Чересчур много физики, – решила она.
Напоследок Берта собрала электронные часы и поняла, что уже вечер, а она так и не проверила качели.
Берта заспешила в тайное место. По дороге ей встретился хмурый лесничий Штрек, на правом плече у него сидел ворон, из-за левого выглядывал короб с человеческими костями. Когда Штрек подошел ближе, Берта увидела, что над его правым плечом торчит чехол от спиннинга, над левым – походный мешок, а рядом идет белая лайка.
Берта недолюбливала Штрека больше, чем всех соседей. Обычно его лицо выражало легкое любопытство и одновременно брезгливость, будто он очутился в чужом сне и смотрел на происходящее как бы сбоку и сверху, из-под век. Иногда это выражение пропадало, его взгляд становился блестящим, колючим, любопытным. Это означало, что Штрек задумал гнусность.
Поравнявшись с лесничим и его лайкой, Берта произнесла всего одно слово:
– Утки.
Лайка склонила голову, ее глаза забегали. Странное дело: так же повел себя лесничий.
– Вчера собака опять растерзала уток, из одной шалости, – припечатала Берта.
Лесничий сдвинул брови, поглядел на лайку. Та уткнулась мордой в землю, прижала уши и хвост. Черные дорожки возле ее глаз заблестели. Штрек щелкнул языком. Собака подняла голову, и Берте стало жаль ее, как было жаль уток на берегу реки. Лайка не виновата, что ее поступками управляет охотничий инстинкт. Лесничий, поначалу казавшийся обеспокоенным, овладел собой, на его лицо снова легло полусонное выражение. Он проговорил как бы в раздумьях:
– На Холме три собаки. Чем докажешь?
У Берты кровь прилила к щекам. Разве она не видела на берегу клочья белой шерсти, перья и пух? Она задрала подбородок и процедила:
– Если собака ведет себя
