белобрысый – местный кадр: уж слишком хорошо он ориентируется на местности. Жду ещё полчаса и поднимаю на ноги Контору. Пусть Смайл зарядит всех копов… Иначе, видимо, уже ничего не сростётся. У меня только номер машины – и тот фальшивый. Скорей всего тот кабриолет уже где-то брошен в укромном месте».
И вдруг шведка услышала тихий скрежет поворачиваемого в замке ключа. Ингрид быстро вскочила и завернулась в плотную оконную портьеру длиной до пола.
«Неужели пришел? – мелькнула в её голове радостная мысль. – Неужели резидент настолько глуп, что отпустил от себя своего птенчика?…»
Йоханссон осторожно вытянула из плечевой кобуры «беретту» и приготовилась к прыжку. Она решила действовать наверняка: первым делом оглушить Барабанова рукояткой пистолета, затем крепко связать и потом спокойно приступить к изощренным пыткам или воспользоваться фармакологией.
В апартаментах зажегся верхний свет и раздалось беззаботное насвистывание шлягерной мелодии. Кто-то мелкими шажочками порхал по полулюксу. Ингрид вспомнила гораздо более тяжелые шаги громилы Барабанова. Нет, это был не он. Йоханссон осторожно выглянула из своего укрытия. Спиной к ней возле кровати стоял мальчик-негр в зеленой ливрее. Грум небрежно побросал вещи Барабанова в атташе-кейс, щелкнул замками, потушил везде свет и вышел.
– Что за черт? – недоуменно зашептала Ингрид, снова усевшись на кровать. – Это может значить только одно. Резидент спрятал контактера у себя в берлоге. Сюда они позвонили и предупредили, что постоялец съехал. И вероятно, сказали, что зайдут за вещами позже. Но когда точно? Или Барабаноф испарится навсегда?…
Сунув верную «беретту» назад в кобуру, Йоханссон выскользнула в пустой коридор, захлопнула за собой дверь чужого номера и решительно понеслась по ковровой дорожке, расстеленной в длинном коридоре на одиннадцатом этаже.
17
Теперь Галке снился Париж. Она ехала в лимузине вместе с чернокожей Наоми Кэмпбелл. За окном промелькнула Эйфелева башня. «Бьюик» остановился возле слепяще-сияющего неоновыми огнями здания «Гранд Опера». Дверцу открыл шофер в ливрее.
Нарядные дамы вышли из машины. Толпы поклонников, еле сдерживаемые шеренгами полицейских, тянули к ним руки с открытками, прося автографов, и громко признавались в любви почему-то на чистом русском:
– Гала, ты самая красивая в мире!
– Гала, клянусь, ты божественна!
– Гала! Гала! Гала!..
Ударение французы ставили на второй слог. Всё было невозможно великолепно! И здесь их буйные, но приятные для слуха крики перекрыла настойчивая трель какого-то звонка. Галка открыла глаза и недовольно огляделась. Алла спала рядом на огромном супружеском ложе, с тумбочки нудно тренькал телефонный аппарат.
– Ванька, я сплю, – буркнула Галка в трубку.
– Алла, это я – папа! – донесся из наушника встревоженный голос. – Ты слышишь меня?
– Привет, папа, – поспешила приникнуть к трубке и Алла.
– Что
