ты по новой паровоз запустил? Разве ты не бросил?
Ройю в этот момент словно молнией ударило. Вскочив, она свой маленький пальчик подносит к губкам и говорит:
– Тсс! Предупреждаю: попадет сильно!
Мы все улыбаемся. Отец перекидывает сигарету из одного угла рта в другой и прижимает Ройю к груди. Али ничего не понимает, и я говорю ему:
– Не бери в голову, друг, то внутреннее дело! О праздничном фейерверке шла речь!
Мы так смеемся, что слова песни по телевизору едва слышны:
Из «да» и «нет» от века мир был создан,
«Нет» проиграло – победило «да»!
Али поднимается, чтобы распрощаться с нами. Отец, сильно пыхнув сигаретой в последний раз, тушит ее в пепельнице. Али спрашивает меня:
– Так ты едешь или открываешь в Куфе врачебный кабинет?
Я смеюсь и спрашиваю:
– А когда ты едешь?
– Что значит «едешь»? – Он смотрит на меня в упор. – «Едем» надо говорить. Я за тобой прибыл.
Он добавляет, понизив голос:
– Буквально вот-вот начнется. Отпуска отменены, Хусейн глотку сорвал, выпрашивая мне отпуск, внеочередной и всего на два дня.
Я отвечаю:
– Завтра утром пойду выправлять документы. В любом случае до полудня получу направление на фронт.
Али по-военному щелкает каблуками, и все встают. Али говорит отцу:
– Хадж-ага! Мы больше не увидимся.
На щеках отца обозначились складки, и словно тяжелый груз лег ему на плечи. Потирая руки, он спрашивает:
– Так когда едете?
Али смотрит на меня. Я опускаю голову, и он говорит:
– Завтра.
Они с отцом обнимаются, и Али целует отца в плечи. Отец, взволнованный, сжимает локти Али:
– Пусть Аллах сопровождает тебя, иншалла, отбудешь и вернешься удачно. Береги моего Насера.
Мы все провожаем Али до двери. На улице холод, и я сильно дрожу. Бегом возвращаюсь в комнату. Отца не стал дожидаться. Мне не по себе. Ухожу в свою комнату, и вскоре туда входит мать, неся под мышкой матрас. На миг мне кажется, что она несет труп: свисающие углы матраса – как руки и ноги мертвеца. Не нагибаясь, она бросает матрас на пол – словно поясница ее перестала гнуться. С глухим стуком «труп» падает. Я вздрагиваю, а мать смотрит мне в глаза. Я заставляю себя успокоиться и ложусь на этот матрас. Мать спрашивает:
– Лампу погасить или почитаешь?
– Гаси, – отвечаю я. – Да не оскудеет рука твоя.
Я накрываюсь с головой одеялом и погружаюсь во фронтовые воспоминания. Ни на миг не затихает в ушах лязг танковых гусениц. Я на поле боя.
Что-то громко падает на пол, и я разом просыпаюсь. В комнате холодно. Слышу, как мать спрашивает:
– Что это было?
– А зачем на дороге поставила? – отвечает отец.
Я натягиваю на себя одеяло. Еще темно, но, пока отец уйдет на
