Он не спал почти всю ночь, тихо лежал на своём диване, слушая заливистый храп Миколы из соседней комнаты и изредка проваливаясь в короткий стариковский сон…
Утро выдалось совсем весеннее – тёплый влажный ветерок ласково кружился среди веток, ещё угловатых, только начинающих слегка припухать нежными выпуклостями почек. Приласкав тонкие, стройные деревца, он вдруг резко взлетал ввысь, натыкался на грубые, корявые, ломкие ветви старых акаций, растущих вдоль улицы. Обвевал и эти, не похожие на живые, деревья, выполняя свою обязательную весеннюю работу и, не ожидая привета, улетал под их ворчливое раскачивание…
Гроб вынесли со двора, поставили в старенький микроавтобус «УАЗик», выделенный председателем сельсовета. Поехали, петляя через всё село, на старое, заросшее вековыми деревьями, кладбище. За ними – Петро на своей «копейке» повёз отца Прохора с двумя женщинами-певчими. Остальные потянулись пешком, через балку, напрямки.1
Водитель – мордатый, в обычное время весёлый Сашка, остановился у ворот кладбища, заглушил мотор. Постояли немного, ожидая остальных. Скоро подтянулись и пешие – путь через маленькую, неглубокую балку недолгий.
Подняли на руки нетяжёлый гроб, понесли. Впереди, с крестом в руках и повязанным рушником предплечьем Петро – он высокий сильно под гроб-то, вот и выслали вперёд. Старик идёт сразу за гробом, машинально двигаясь вместе с людским течением, плохо понимая, что происходит и зачем это всё.
Донесли гроб до накануне вырытой, не сильно глубокой ямы, поставили на жёлтый глиняный холм свежевывернутой земли. Отец Прохор разжёг своё кадило, начал читать заупокойную службу. «Со святыми упокой…» – запели-заголосили женщины-певчие. Потом старика подтолкнули к гробу – прощайся иди… Он послушно приблизился, ткнулся губами в ледяной бумажный венчик на лбу старухи, отошёл в сторону.
Подходили по очереди соседи, в основном просто клали руку на гроб. Кто-то крестился, кто-то просто стоял рядом. Здесь ветер был ещё злой, зимний, колючий и все с нетерпением ждали конца погребальной церемонии, всем хотелось в нагретый дом, к горячему поминальному борщу с пирожками, стопочкам с мутноватой Тамаркиной самогонкой, тушёной картошке со свининой…
Быстро заколотили гроб, опустили в яму, бросили по три пригоршни земли. Двое нетрезвых с утра мужиков в запачканных жёлтой глиной сапогах и засаленных ватниках стали неспешно закидывать землёй яму. Петро повёз отца Прохора и певчих обратно, а Микола принялся поторапливать землекопов. Пришлось даже подменять их, чтоб закопать могилу поскорее. Наконец, всё завершили. Копщики получили свою плату и бутылку самогонки, а старик залез в Сашкин «УАЗик», подрагивая от холода. С ним забрались все, кто ещё оставался на кладбище, поехали назад.
Дальше помнилось смутно. Сидели за накрытым столом, пили, ели. Кто-то вставал со стопкой в руках, поминал бабу Настю, пили самогонку, заедали пирожками и горячим борщом. Скоро
