мирного договора с ледовиками.
Исана коротко вздохнула:
– Великие фурии…
Гай небрежно отмахнулся:
– Вы привыкнете. Не такое уж это бремя, как вам сейчас кажется.
Исана чувствовала, как губы у нее складываются в невеселую жесткую улыбку.
– К тому же если мать Октавиана явится вдруг с севера с войском, способным в самый темный час переломить положение в пользу Короны, то она, пожалуй, похитит малую толику славы, которую завоюет в бою консул Аквитейн, и слава эта косвенно перейдет на Октавиана, даже если сам принцепс не сможет присутствовать на месте событий.
– Должен признаться, – пробормотал Гай, – мелькала у меня и такая мысль.
Исана покачала головой:
– Ненавижу эти игры.
– Знаю, – сказал Гай.
– Но вы просите меня спасти людские жизни, покончив с вековой войной. Отказаться я тоже не могу.
– И это знаю.
Исана послала ему долгий взгляд. И спросила:
– Как вы умудряетесь жить в мире с собой?
Первый консул смерил ее холодным взглядом. И ответил очень тихо, взвешенно и размеренно:
– Я каждый день смотрю в окно. Я вижу за окном людей – живых, дышащих людей, не сгоревших в огне гражданской войны. Людей, не убитых моровой язвой. Людей, не умерших с голоду, не изрубленных бесчеловечным врагом. Людей, которым вольно лгать, воровать, строить заговоры, роптать, перекладывать вину на других – проделывать все гадости, какие у них в обычае, сколько стоит государство. Потому что вместе с ним стоят закон и порядок. Потому что течение их жизни направляется не только грубой силой. А еще, жена моего сына и мать моего наследника, я изредка вижу порядочных людей, наслаждающихся роскошью прожить жизнь, не встав перед мучительным выбором, какого я не пожелал бы и злейшему врагу, и потому страшащихся одной мысли о таком выборе – потому что не им приходится его делать. – Он с трудом проглотил немного вина. – Ба, Аквитейн считает меня врагом. Дурак! Если бы я его по-настоящему ненавидел, отдал бы власть ему.
После слов Первого консула повисло тяжелое молчание – потому что, как ни тихо, как ни ровно говорил Гай, в его словах огнем сквозь стекло просвечивал гнев, как будто он позволил Исане увидеть частицу себя настоящего – ту частицу, которую он посвятил не себе, а почти вопреки рассудку отдал сохранению державы, ее жизни и благу ее народа, будь то простые свободные или граждане.
Она и прежде различала такую страсть за ожесточением, цинизмом, усталой подозрительностью – в Септимусе. И в Тави.
Но здесь было и другое. Исана покосилась на Арию, но госпожа Пласида, хоть и застигнутая врасплох открывшимся за привычной маской Гая лицом, не выказывала потрясения, какое должна была бы испытать, улови она то, что чуяла Исана.
Ария поймала ее взгляд, но истолковала ошибочно. Кивнув Исане, она обратилась к Гаю:
– Мы согласны, Первый консул.
– Спасибо, Ария, –
