вечером сэр Майкл попросил супругу помузицировать, и та села за рояль. Роберт из вежливости подошел к инструменту, чтобы помочь переворачивать ноты, однако оказалось, что миледи играет по памяти.
Прекрасная музыкантша взяла несколько аккордов, затем начала мечтательную сонату Бетховена. В противоположность своей веселой, живой натуре леди Одли любила мрачные и меланхоличные мелодии. Роберт оставался рядом с ней; избавленный от труда переворачивать страницы, он с интересом разглядывал унизанные драгоценностями белые пальцы, которые легко скользили по клавишам, и изящные кисти, выглядывавшие из кружевных рукавов. Он рассматривал каждый пальчик: на этом сверкает рубин, на другом – изумрудная змейка, и все затмевает звездное сияние бриллиантов. Затем его взор скользнул к округлым запястьям. Когда миледи играла бурный пассаж, с правой руки соскользнул широкий плоский золотой браслет, она прервала игру и поправила украшение, но Роберт успел заметить на нежной коже синяк.
– Что у вас с рукой, леди Одли? – воскликнул он.
– Пустяки. К несчастью, у меня такая чувствительная кожа, что малейшее прикосновение оставляет следы.
Сэр Майкл подошел взглянуть на ее запястье.
– Что это, Люси? – спросил он. – Как это случилось?
– Как глупо, что вы оба придаете такое значение пустякам! – засмеялась леди Одли. – Я довольно рассеянна и несколько дней назад обмотала ленту вокруг руки так туго, что остался синяк.
Роберт подумал, что она явно лжет: синяк появился совсем недавно, цвет только начал меняться.
Сэр Майкл взял ее за руку.
– Подержи свечу, Роберт, – попросил он, – и давай-ка посмотрим на эту бедную маленькую ручку.
В синяке явно прослеживались четыре четкие фиолетовые отметины, как будто оставленные четырьмя пальцами грубой руки. Поперек одной из отметин пролегала более темная полоска, как будто на нежной плоти отпечаталось кольцо.
Роберт, так и не поверивший в историю о ленточке, распрощался с родственниками в половине одиннадцатого вечера, сказав, что уедет в Лондон первым утренним поездом и надеется найти Джорджа в Фигтри-Корте.
– Если его там нет, поеду в Саутгемптон, – сказал он, – а если не найду Джорджа и там…
– Что тогда? – спросила миледи.
– Тогда я совсем ничего не понимаю.
Шагая в гостиницу через темный луг, Роберт Одли чувствовал уныние. Еще хуже ему стало, когда он вошел в гостиную отеля «Сан», где они с Джорджем валялись на диванах и курили сигары, глядя в окно.
– Подумать только, как я к нему привязался! – проворчал он. – Будь что будет, завтра первым делом поеду его искать. Весь мир переверну, а найду!
Если уж флегматичному и нерешительному по природе Роберту Одли что-то втемяшивалось в голову, то ничто не могло отвернуть его от намеченной цели.
Праздность ума, не позволявшая думать о многих вещах одновременно, не останавливаясь ни на чем по существу (что свойственно
