кровоточить и истощать могучий львиный организм.
Так прошел день – в ворчании и бреду, когда Клыки Ночи думал, что он снова львенок и снова должен прильнуть к материнским соскам, чтобы набраться сил, быстро тающих от игр в старой пещере. Клыки Ночи урчал, пытаясь найти сосок кормилицы, и в итоге нашел собственную рану между задних лап. Он стал не только лизать, но и пить собственную кровь, чувствуя, что постепенно приходит успокоение и силы восстанавливаются…
Ночью белый свет иглами звезд проколол черную бычью шкуру небосвода. Клыки Ночи совсем ослабел, несмотря на усердно впитываемые собственные соки, он в бреду пил уже кровь вместе с собственной непроизвольно вытекающей мочой и не замечал нелепости своего действия.
Ночью – по острому сытному запаху крови его нашли волки. Стая, поредевшая в битве с хариями, потерявшая вожака, дезориентированная, блуждала по склону вверх-вниз и почуяла легкую, как ей казалось, добычу. Поскуливая по щенячьи, трусили неровными орбитами вокруг расщелины мелкие средиземноморские волки-лалу (французы и сейчас зовут волков «лялу», а славянская «ляля», «лялечка», «люлька» восходит оттуда же – ласковое обращение к ребенку – «волчонок мой»). То и дело мелкий зверь, у которого весь жизненный тонус ушел в формирование мощной морды, совался к Клыкам Ночи, но, чуя сквозь пьянящую кровавую пелену запахов львиный смрад и слыша порыкивание, отбегал.
Постепенно, когда ночь с её шорохами чернильно сгущалась, стая лалу осмелела и совалась под самые лапы Клыков Ночи. Огромному зверю-людоеду казалось, что лалу – это его братья и сестры, львята его детского прайда, и он пытался, собрав остатки сил, играть с ними. Одного лалу, особенно пронырливого, дружески прихлопнул толстой лапой, прижал к земле. Зверь, чуя над собой запредельную мощь, вжался в землю, прижал ужи, поджал хвост и обмочился. Но Клыки Ночи не убил мелкого лалу, ему казалось, что это сестренка, которая пристраивается сбоку сосать материнское молоко…
…Постепенно, очень осторожно, пронырливый и глупый лалу, белой масти, задом отполз подальше из-под лапы, безвольно упавшей, и, взвизгнув, умчался прочь. Стая собратьев сперва поддалась его визглявой панике и тоже шарахнулась на сторону. Но, поплутав и понюхав корни здешних пихт и собственные хвосты, они вернулись, как переминающиеся с лапы на лапу ангелы смерти.
Серый лалу, наконец, набрался смелости и прянул на большого умирающего зверя, отхватил кусок львиной плоти от правой передней лапы Клыков Ночи, и был за это немедля убит левой лапой. Конвульсивно лев выпустил мощные когти, которые прошили тельце серого лалу, словно игла швеи – тряпку.
Но на этот раз гибель товарища не испугала, а подзадорила большемордых волков. Они стали прыгать один за другим, рвали ещё живую, парную плоть своего звериного царя, выражая не только свой голод и преломление собственного страха, но и ненависть к тому, кто
