двух различных национальных групп, связанное с правом обладания всем географическим регионом в пределах речной системы между Балтийским и Черным морями. То, что это было вполне достижимо для поляков, убедительно доказал тот факт, что «менее продвинутые» московиты в XVIII в. сумели справиться с этой задачей. За два столетия до этого Витовт приблизился к установлению литовского владычества над всей речной системой Русской равнины. Стефан Баторий, второй после Генриха IV полководец своего времени, показал, что московскую военную мощь можно легко сокрушить командующим европейского уровня. Владислав IV, второй польский король из династии Ваза, оказался очень талантливым человеком, который пользовался огромной популярностью среди украинских казаков. Он был готов отречься от католической веры ради того, чтобы заполучить русскую корону.
Третьим аспектом борьбы был конфликт между двумя системами управления. Парадоксально, но факт – либеральный или, скорее, антимонархический индивидуализм польской шляхты стал для Польши фатальным как раз в ту пору, когда ее взгляды на жизнь считались современными и помогли протестантизму победить на Западе. Однако склонность к крайностям, одержимость идеалом, вероятно, являются в славянском характере фатальными чертами, а их происхождение нужно искать в самой истории славян. Индивидуализм польской шляхты – это доведенные до абсурда принципы свободы, на которых и должна основываться упорядоченная социальная жизнь. Одержимость шляхты идеями свободы на самом деле являлась выпячиванием своей исключительности, представлявшей собой желание ограничить все блага этой свободы только рамками своего класса. Мало какая страна могла похвастаться такими мудрыми королями, как первые два Сигизмунда, такими царственными паладинами, как Стефан Баторий, Владислав IV и Ян Собеский, такими храбрыми военачальниками, как Ходкевич и Жолкевский, такими государственными мужами, как Ян Замойский. И то, что ни один из них не смог одержать долговременных побед по вине царившей в Польше анархии и склонности к расколу, дает нам право осудить не только саму польскую социальную систему, но и класс, который ее поддерживал, а также глупость нескольких поколений людей, составлявших этот класс. Поэтому мрачный и во многих аспектах неуклюжий и примитивный деспотизм Московского государства не мог не одержать победы над анархическим либерализмом польской шляхты; лишь безжалостное самодержавие могло захватить себе эти обширные равнины, лежавшие между Уралом и Вислой, и подчинить себе миллионы ее жителей. Словом, ученики Эдигея одержали верх над наследниками Витовта.
Реформация, сама родившаяся в Богемии, в Центральной и Восточной Европе, имела гораздо большую силу, чем принято думать. В Австрии, Венгрии, Трансильвании и Польше протестантские силы сохраняли в течение длительного времени довольно сильное влияние. В Польше во времена Гуситских войн ягеллонские князья сочувственно относились к идеям ранней Реформации; крайний индивидуализм
