прийти в голову!
На самом деле Аня бушевала потому, что обнаружила Салли во сне необычном. Это была живописно иллюстрированная подсознанием фантазия о Нике. С романтическим уклоном. И не первая. Только эти её потаённые воздушные замки развеивались в тот момент, когда он мог бы её поцеловать. Или даже… Аня и самой себе со скрипом признавалась в подобных мечтаниях. И тут Салли! Получается, кошка в курсе её постыдных вожделений. Унизительно до слёз. Так что за свои экскурсии Салли поплатилась: проснувшись от ярости, Аня была готова огреть питомицу тапкой, перестала с ней разговаривать и побожилась при повторном вероломстве отселить к бабушке Кларе, сославшись на аллергию. Салли дала торжественную клятву больше никогда и ни под каким видом не лезть в Анины сны.
Но ведь уже поздно. И кошке теперь всё известно. Притом Ника явно встречается с Евгенией Витальевной, и это от Салли, разумеется, не укрылось. Маленькая любопытная дрянь!
Ане казалось, что объект безрассудной страсти порой бросает на неё необъяснимые в рамках их отношений взгляды. Задумчивые, тревожные. Следит украдкой на тренировках и быстро отводит глаза. Но, увы, она вполне отдавала себе отчёт, что сочиняет. Уж скорее Стася похудеет на десять килограммов или Соня что-то возьмёт с пола в рот, чем Ника обратит на неё внимание. Да если бы не воинская подготовка, они бы и вовсе не виделись.
После затянувшегося пикника отдохнувшие, но искусанные комарами подруги мазались по бабушкиному совету чесноком и до полуночи слушали занимательные истории Марии Фёдоровны. Старушка совсем не упоминала о Кристининой маме и своей жизни после её рождения, только о временах, когда уже появилась внучка, или о собственной юности. Родители Марии Фёдоровны погибли в самом начале Великой Отечественной войны, когда той было лет десять, воспитали её чужие люди. На долю женщины выпало очень много горя. Сиротство, взросление в тираническом режиме СССР до хрущёвской оттепели, позднее – трагедия с дочерью, о которой она сейчас ничего не сказала, но, вероятно, не забывала никогда. Однако в меланхолию бабушка Маша не впадала. Слушать её было приятно и интересно, невзирая даже на специфическую манеру изъясняться, мешая украинские слова с русскими, что во всех остальных смертных бесило Аню до зубовного скрежета. Но всё-таки приятно, что речь Кристины, росшей до семи лет на этой занимательной лингвистике, осталась литературной.
Утром в четверг принцесса Авелилона поднялась первой. На сельском воздухе её кособокий график всё-таки выровнялся, причём как-то сам собой. Хотелось верить, что это сохранится и в городе, ведь не за горами школа.
Она умылась в чугунном тазу, оделась и, проинформировав возившуюся с тестом на кухне Марию Фёдоровну, что сегодня хламу в старом сарае не избежать расправы, вышла на улицу, прихватив огромный ржавый ключ от амбарного замка.
Изучив пыльную даль, Аня сделала вывод, что за день тут не управиться. А ещё, судя по всему, от такой
