style="font-size:15px;"> Получится ли сразу подчинить своей воле вторую сущность, или на это потребуется время, которого нет?
Отошла от забора под прикрытие деревьев и стащила с себя сумку – в ней лежали тонкие невесомые кожаные сапоги – такие же потрёпанные и неказистые, как и остальные мои вещи. И такие же баснословно дорогие, если знать об их реальных свойствах. Например, о том, что они не оставляют следов. Я натянула обувь на босу ногу и почувствовала себя увереннее, хоть и осталась голой. Вся одежда сгорела в приюте, ну и каскарр с ней, ничего ценного там не было: нас одевали в самый дешёвый бельда́рский жёлтый шёлк. Именно такой, некрашеный даже в алый. А сами воспитательницы ходили в хлопковых платьях. У директрисы даже шерстяные вещи были, но их она берегла и надевала нечасто.
Я сняла с пальцев ненавистные кольца, блокирующие магию, и убрала их в кармашек. Потом продам или использую, если понадобится скрываться среди людей.
Бабушкина сумка – невзрачная и потасканная снаружи – удобно села на спину, когда я отсоединила сдвоенную ручку и перестегнула её на манер лямок рюкзака. Эта сумка – моё главное сокровище. Во время обысков в ней нашли всё. Всё, что бабушка хотела, чтобы дознаватели нашли. Двойное дно? Не смешите, в этой сумке их было пять, и ни одна ищейка не сунулась дальше второго.
Нюх почти отключился – дым и пожар отшибли тонкое обоняние гайроны, я даже в человеческом диапазоне почти ничего не чуяла.
Ладно. Ви права.
Ручей, море, глубина.
Плохо, что я вся исцарапана. И не перекинешься – сначала нужно добраться до воды, в ней следов гайрона не оставит, в отличие от влажной почвы тропического леса. Я глубоко вдохнула, впервые за долгие месяцы сплела лечебный аркан и наложила его на ссадины. Кожу немилосердно запекло, пока затягивались ранки, но тратить силы на обезболивание сейчас нельзя, поэтому просто стиснула зубы и перетерпела. На глазах выступили слёзы, но я не издала ни звука.
Влажный ночной лес принял меня в свои стылые объятия. Я шла стремительным шагом, стараясь не касаться буйной растительности вокруг, чтобы не оставлять следов для ищеек. Азарт, холод и страх погони подстёгивали, и иногда я переходила на рысцу. Хорошо, что лес оказался негустой.
Единственный крошечный шанс на свободу – вода. К ней двигалась по наитию, меня вели чутьё и дикая жажда. Когда всё-таки вышла к быстрой речушке, чуть не заплакала от счастья.
Ха́инко, благодарю! Да будет вечным твой покой!
Студёную, сладкую воду пила, пока она не начала булькать внутри. Стянула с себя сапоги и кулон – убрала в сумку, провела пальцами по тиснению на клапане и погладила едва различимые серебряные буквы, складывающиеся в имя бабушки: «Нине́лла Цила́ф». Вторым (но не последним) секретом сумки было то, что её и гайрона могла носить. А третьим – что она не намокала и не пропускала воду. Отпустила лямки до предела и снова нацепила
