знал про его дочерей.
– И кроме того, речь не только обо мне. Моего сына Даба тоже стерилизуют, и мою сестру Келон – всех, у кого по крайней мере пятьдесят процентов генов моих генов.
Конечно, сейчас не старые времена; сейчас – эра генетического тестирования. Если бы Келон и Даб смогли показать, что не унаследовали аберрантных генов Адекора, то их могли бы помиловать и не подвергать операции. Но хотя некоторые преступления были результатом какого-то хорошо изученного генетического изъяна, убийство подобных маркеров не имело. К тому же убийство было преступлением настолько отвратительным, что возможность, даже самая малая, передачи склонности к нему последующим поколениям будет пресекаться всеми возможными средствами.
– Я сожалею об этом, – сказал Жасмель. – Но…
– Нет никаких «но», – отрезал Адекор. – Я невиновен.
– Тогда арбитр признает тебя таковым.
Ах, наивность юности, подумал Адекор. Это даже могло показаться милым, если бы речь не шла о нём самом.
– Это очень необычный случай, – сказал Адекор. – Даже я это признаю. Но нет ни единой причины, которая заставила бы меня убить близкого человека.
– Даклар говорит, что тебе было тяжело всё время находиться в тени моего отца.
Адекор почувствовал, как его спина напряглась.
– Я бы так не сказал.
– А я бы сказала, – возразила Жасмель. – Мой отец, скажем честно, был умнее тебя. Тебе не нравилось быть на побегушках у гения.
– Мы делаем вклад, на который способны, – ответил Адекор, цитируя «Кодекс Цивилизации».
– Истинно так, – кивнула Жасмель. – И тебе хотелось, чтобы твой вклад был главнее. Но в вашем проекте вы проверяли идеи Понтера.
– Это не причина его убивать, – огрызнулся Адекор.
– Так ли? Моего отца нет, и ты был с ним, когда он пропал.
– Да, его нет. Его нет, и я… – Адекор чувствовал, как в глазах набухают слёзы, слёзы горечи и отчаяния. – Мне так тоскливо без него. Я говорю с откинутой головой: я этого не делал. Я не мог.
Жасмель посмотрела на Адекора. Она видела, как раздуваются его ноздри, обоняла его запах, его феромоны.
– Почему я должна тебе верить? – спросила она, скрещивая руки на груди.
Адекор нахмурился. Он не скрывал своей скорби; он пытался апеллировать к чувствам. Но у девушки от Понтера были не только глаза, но и ум – острый, аналитический, ставящий во главу угла рационализм и логику.
– Хорошо, – сказал Адекор, – подумай вот о чём. Если я виновен в гибели твоего отца, будет приговор. Я потеряю не только способность к воспроизводству, но и свой статус, и всё, чем владею. Я не смогу продолжить работу: Серый Совет наверняка потребует от осуждённого убийцы более прямого и осязаемого вклада, если ему вообще будет позволено оставаться частью общества.
– И это правильно, – подтвердила Жасмель.
– Ага,
