что Одиль была менее отравлена этими проклятыми письмами, чем я думал. Да, я был счастлив, но одновременно и разочарован. Это труднее объяснить. Но мне вдруг показалось, что эта отсрочка навсегда отсрочит выполнение моего плана и лишит меня возможности отомстить. В действительности я меньше думал о мести, чем о возможности узнать эту женщину, которую, оказывается, до сих пор так и не узнал за семь лет супружеской жизни.
После кофе она погрузилась в изучение киножурнала, потом вдруг подняла голову и подавила зевок.
– Тебе очень хочется поехать?
Я вопросительно посмотрел на нее, мое сердце бешено колотилось. Я уже знал, что она собирается мне сказать дальше.
– Я вдруг почувствовала себя такой уставшей после целого дня беготни по магазинам. Но если тебе очень хочется…
Не отвечая, я начал медленно расхаживать по комнате. После долгих колебаний я сказал себе:
«Отвези ее в Париж – и она тебя возненавидит. Оставь ее – и она тебе изменит.»
И я решился.
– Ничего страшного. Я как раз не успел еще разобрать всю сегодняшнюю почту, так что именно этим и займусь сегодня вечером в кабинете.
Я подошел к столику, на котором стояла моя чашка с кофе, молча выпил и так же молча пошел к двери. Только там я обернулся и тут же заколебался: правильно ли я поступаю, позволяя событиям по-прежнему развиваться.
– Хочешь, я побуду с тобой еще немного?
Она покачала головой.
– Нет, я пройдусь по парку и постараюсь оставить там свою мигрень. Я не прошу тебя меня сопровождать, ты не любишь такие прогулки. А потом я пойду и лягу спать.
Говоря это, она подошла к двери, около которой я стоял и протянула мне губы.
– Поцелуй меня, – сказала она просто.
У меня сорвалась горькая реплика:
– Ты хочешь попросить за что-то прощения?
– Прощения? Что за нелепая мысль!
И она широко раскрыла абсолютно искренние глаза. Да, Лаборд был прав: женщины, как кошки, всегда падают на четыре лапы.
Ее поднятое ко мне по-детски чистое лицо, казалось, говорило:
«Что, разве я не права?»
Я поцеловал ее, хотя мне пришлось приложить огромное усилие, чтобы скрыть бешенство и ненависть, побуждавшие меня дать ей пощечину.
– Ты права. Когда мне приходится работать по вечерам, я никогда точно не знаю, сколько времени у меня это займет. До завтра, спокойной ночи.
Стемнело. Я поднялся на второй этаж в кабинет и зажег там свет. Окно кабинета выходило в парк, и Одиль будет уверена, что я работаю.
Я оставил дверь приоткрытой, чтобы слышать то, что происходит в доме. Вскоре я услышал шаги Одиль, которая поднималась в спальню, по-видимому, чтобы взять шаль. Тогда, запарев дверь кабинета на ключ, я тихо спустился по лестнице и выскользнул в парк.
