подкравшийся Ведров-Водкин больно ткнул его в брюшко. – Не проголодался, что ль?
Так плывем скорей, там икру Йозефа выдают, настоящую; Лебедь, говорят, всем гуманитарную помощь объявил. Так и сказал: среда, мол, рыбный день, то есть наш день с тобой.
– Мне бы водочки, – промямлил Щукарь, но от приглашения не отказался. Наверху было полно разношерстного народа: тут тебе и толстолобики тупорылые, тут тебе и уклейки приставучие, даже рак забрел на угощение, правда, тут же был сожран с пивом каким-то заезжим чудом-иудом.
– Не можно жить так, – увещевал его сам Лебедь. – Не ешь себе подобных, это закон. Нельзя и на хер сесть, и рыбку съесть. Это закон. И жариться на адовой сковородке всем, преступившим сеи законы. Аминь. Противно стало Щукарю слушать законы Лебедя, он осторожно отплыл от коллектива и, бросив якорь у ворот ночного клуба «РыбоLOVE», тихо загрустил о всеобщем счастье.
Down in the hole, down in the hole,
No escape from trouble, nowhere to go.
Бабка рубанула кулаком по столу и призвала Щукаря к вечерней молитве.
– Тебя ж мешком убило? – удивился Щукарь.
– Хе, – ответила бабка и ехидно ухмыльнулась. – Тогда ты от белуги сдох!
– Странно, – сказал Щукарь. – От белуги я, могет, и сдох, да как же я тогдась с Вьюном встретился?
– А он тоже сдох, косяка моего понанюхался и сдох.
– Кого ж теперь вызывать-то будем?
Бабка задумалась, но скоро нашлась с ответом:
– А его и будем. Знаешь, дед, лучший лекарь – мертвый лекарь.
– Клево! – встрепенулся Щукарь и принялся за молитву. Бабка вторила ему нежным податливым басом.
– Дай Бог нам заснуть и не дай Бог нам проснуться… Дай!
Они доели уху и начали перестукиваться.
В иллюминатор вперилась толстая рожа человека-амфибии.
– Здорово, хозяева! Слыхали последнюю новость?
Хозяева не ответили.
– А новость такая, крупный рогатый скат и акулы шоу-бизнеса объединились, войну нам объявили, хана всем!
– Лосось с тобой, – морзянка Щукаря отбивала четыре четверти.
– Килькой буду! – Ихтиандр осенил себя крестным знамением и запел какую-то заунывную песню.
– Вали отсюда, перекати-поле проклятое, – морзянка бабки была чуть глуше и отдавала явной угрозой. – Лучше б помог нам выбраться отсюда.
– Я сам в глубокой тине! По уши!
Ихтиандр исчез из иллюминатора. Из-за прочного стекла раздалась его заунывная песнь:
«Мир ночен, – пел Ихтиандр. – Он прекрасен очень. Мы как сельди в бочке и бычки в очке. Я страдаю почкой. Я дошел до точки. И я так задрочен, как рыба на крючке».
– Грустная песня, – прохрипел Ведров-Водкин, борясь с последним проявлением похмелья.
Шумной гурьбой стерляди проплыли на нерест.
– Хороший будет улов! – радовались грязные рыбаки, поглаживая
