голос и оттолкнул меня от калитки.
– Это капри, – поправила я.
– Тем более. Тебе здесь делать нечего. Нас выставят вместе с тобой или отчитают за неуважение.
– Разъезжают голые. Развращают мир. Вообще обнаглели, – добавила ее соседка.
Я стояла в недоумении. Мимо чинно проследовали все, и только высокий мужчина-гулливер улыбнулся и кинул косой взгляд. Последним подошел водитель:
– Возвращаемся в автобус, – оглядевшись, мы пошли в другую сторону.
В сотне метрах от входа на старом деревянном ящике сидел старик.
– Этот дедушка в молодости ослеп. После взрыва на заводе, где работал. Я всегда ему деньги даю, когда здесь бываю. Он интересный.
Водитель достал несколько монеток и бросил в картонную коробочку. Старец перекрестился и поклонился.
– Посплю пол часика, – молодой человек поправил часы на руке.
Всматриваясь в старика, я осталась одна.
Его босые ноги, лицо и шея были обтянуты изуродованной сухой кожей, а такие же худые руки тихонько дрожали. Серая рубашка и мятые черные брюки выглядели чистыми, но изношенными. Голову прикрывала выгоревшая кепка. Но больше всего пугали зрачки, затянутые белой пеленой. Прислушиваясь, старик смотрел куда-то вниз и в сторону.
– А ты красивая, – тихо сказал он.
Я дернулась, словно меня укололи, ведь была уверена, что старик ничего не видит. Заговорить боялась. А вдруг отчитает за внешний вид.
– Распускающийся цветок разные взгляды притягивает, – добавил он, и мне стало спокойно. Шагнула ближе.
Порылась в сумочке и, не найдя ничего подходящего, что бы оставить ему, закрыла.
– Посмотри в правом верхнем кармане куртки, – добродушно улыбнулся старик.
– Что посмотреть? – насторожилась я.
– Деньги…. Ты ведь хочешь денег оставить?
В куртке действительно нашлась пятисотка. Ошарашенная находкой, я положила купюру в коробочку и присела рядом с ним на низкий кирпичный столбик.
– Но вы же не видите? – прошептала я. – Как можете это знать? Даже я забыла, что сунула их в карман.
Старик повернулся в мою сторону:
– Открытые глаза – это еще не зрение. Глазами я не вижу кривые улыбки и недовольные лица, а сердцем чувствую все и всех.
– А меня?
Он увлекал своей загадочностью.
– Ты должной себя чувствуешь, поэтому хочешь мне помочь, – ответил он и, помолчав, добавил. – Никому мы не нужны, кроме себя и Бога… Он ведет нас… Выдернешь руку – тебя подхватит темнота. Удушливая и опустошающая… Переступив ее границу, можешь назад не вернуться. Там жизни нет.
– А где она? Какая она? Жизнь… – прошептала я. – Я ведь хочу настоящую… Красивую…
Тут же мне стало стыдно и неловко перед стариком. Ведь он тоже, наверное, мечтал о красивом, но так случилось, что сидит у ворот монастыря.
– О-о-о-о-о, – он улыбался
